Я остаюсь. Мелодия для флейты и виолончели
Шрифт:
Лера ничего не сказала Катьке, оставила её на бабу Марину и поехала в Воркуту. Разыскала могилу дяди Валентина, привела её в божеский вид и даже сумела раздобыть кусок гранита, на котором кладбищенский служитель сделал подобающую надпись. Когда он спросил, выбивать ли крест, Лера подумала и сказала – да. И тут же решила, что, вернувшись в Питер, пойдёт в церковь и попытается выяснить – есть ли на свете Бог? И, если ей удастся наладить с Ним отношения, она обязательно спросит Его: за что всё это – маме, папе, дяде Валентину?
Вернувшись, она так и сделала.
Ещё Лера позвонила по указанному номеру и представилась. Тихий мужской голос спросил Лерин телефон и сказал, что перезвонит. Через несколько месяцев раздался звонок…
* * *
Катька! Лера вскочила с кресла и кинулась в прихожую.
В дверях стояла баба Марина.
– Детка моя, что случилось? Ты что напуганная? – У неё был бархатный грудной голос.
– Здравствуйте, Бабмарина! Катьку жду. Думала, она. Я, видно, задремала в кресле, вот и перепуганная. Заходите.
– Я на минуточку. Нет ли у тебя, Лерочек, молочка капельки?
– Заходите же! Есть.
– А то я нынче в гастроном ещё не спускалась, а мой Додо на меня сердится.
Додо – так звали огромного рыжего кота. Всех котов, живших когда-либо у бабы Марины, звали Бегемотами. Но с лёгкой Катькиной руки, которая не смогла выговорить слишком громоздкое имя, прижилось это короткое.
– Возьмите пакет.
– Ну нет, пакет – это слишком много… Хотя, если он у тебя совершенно лишний?..
– Совершенно лишний! Пройдите же!
– Нет, теперь я пойду. Покормлю Додо. А зайду попозже, Катеринку посмотреть, девочку мою. – Её колыбельный голос задрожал, а глаза покраснели и заблестели. – Спасибо, детка, я верну.
– Ну что Вы, Бабмарина! Напоите Додо и приходите.
– Приду, детка, приду. – И она удалилась своей воздушной походкой, будто ступала по облакам.
Скоро девяносто лет этой женщине, ровеснице века, пережившей три войны и потерявшей в блокаду мужа и двоих поздних сыновей, которых родила погодками в сорок лет, как только перестала танцевать. Как она стерпела всё это?.. Может потому, что в Бога не верит – пенять не на кого – жизнь такая, судьба, у всех так… Понадеялась бы на Всевышнего – а Он взял, да подвёл, извелась бы, сетуя на Него да на себя за то, что не в то верила, не на то надеялась. А может, всё наоборот: верила бы, просила… как там? – спаси и сохрани – Он бы и спас… Господи! Есть ли Ты? Ну не может же человечество так долго верить в то, чего нет. Помоги мне узнать Тебя, Господи! И ещё: спаси и сохрани…
Снова звонок.
На
Нет. Это была соседка бабы Марины в своей неизменной полосатой пижаме.
– Доброе утро, Лорочка.
Пять лет уже не может уяснить, что между именами Лора и Лера есть небольшая разница.
– Здравствуйте, Нина Андреевна.
Поскольку та стояла и молчала, беззастенчиво заглядывая в квартиру, Лере пришлось спросить:
– Вы что-то хотели?
– М-м-м… Я хотела спросить… – Её шея сейчас станет, как у жирафа, и я прищемлю её дверью, подумала Лера. – Я хотела спросить, где это вы покупали молоко в пакетах? Ведь это от вас давеча Марина Леонардовна пакет принесла? – Она продолжала тянуть шею и страшно жеманничала в своей обычной манере.
– В нашем гастрономе.
– Да что вы говори-и-ите?.. Значит, опять стали в наш возить. О-о-очень хорошо… А то приходится невесть откуда тащить. А в буты-ы-ы-лках, знаете, так неудо-о-о-бно…
Дать что ли и ей пакет?
Соседка мялась на пороге и ждала приглашения. Но Лера деликатно отмалчивалась, и той пришлось раскланяться.
– Спасибо, Лорочка.
– До свидания, Нина Андреевна! – Принцесса-пекинесса, Пижама Полосатовна, хотелось добавить Лере. Эти прозвища, данные ей Катькой, здорово подходили вечно заспанной, всклокоченной, с приплюснутой физиономией соседке бабы Марины.
Баба Марина звала её Нинон. Когда она рассказывала что-нибудь из жизни своей квартиры, Катька визжала, а та недоумевала: ну что же тут смешного, детка?
Звонок. Если и на этот раз не Катька, Лера просто сойдёт с ума.
На пороге стоял долговязый мужчина с огромным плоским свёртком и растерянно улыбался.
Лера не успела ни сойти с ума, ни разозлиться. Снизу раздался Катькин голос:
– Валерка, это я!
А это – её муж, решила Лера.
– Здравствуйте. – Сказал долговязый. – Можно занести?
– Здравствуйте, заносите.
Он вошёл, и Лера увидела на нижней площадке свою сестру, волокущую по ступеням большущий старинный чемодан с медными углами. Лера бросилась ей помогать, но подоспел долговязый, как пушинку, поднял его и по-свойски понёс в квартиру.
Катька набросилась на Леру, пытаясь обнять её. Мешали этюдник и раздутая сумка, повешенные крест-накрест на плечи.
– Валерка! – Катька скулила, словно резвящийся щенок, и всё норовила заграбастать Леру в свои объятия. – Что я тебе скажу!
Точно, мужа с собой привезла…
В этой возне у Катькиной торбы оборвался ремень, она запнулась за упавшую сумку, больно придавила Леру болтающимся этюдником, они обе чуть не грохнулись на рыжий чемодан, но тут их подхватил Катькин муж.
Лера стала извиняться, а Катька, согнувшись пополам от смеха, простонала:
– Лер, дай три рубля.
Когда Лера вынесла в прихожую три рубля, долговязого уже не было, а Катька скакала вокруг бабы Марины, пытаясь стащить с себя этюдник и запутавшись в его ремнях: