Я отвечаю за свою страну
Шрифт:
Постучали, дверь отворилась. На пороге стоял высокий мужчина в элегантном коричневом костюме, из-под ниточки усов блеснули золотые коронки.
— Проходи, Беридзе. Знакомься — это капитан Шахов из Таллина.
Беридзе крепко пожал руку Виктора и, уловив приглашающий взгляд полковника, уселся в кресло.
— Насколько я понял, разговор о Мамалашвили? Тогда ничего хорошего сообщить не могу. Из Гори пришло сообщение по телетайпу, что Мамалашвили к избранному месту жительства так и не прибыл.
— Да, вот это новость!.. — растерянно протянул Виктор.
Но Беридзе не дал ему продолжить:
— Не надо раньше времени волноваться, коллега. Наши сотрудники из Гори поработали по его связям. Может, что-то и будет.
— Видимо, мне нужно ехать самому в Гори? — обратился Виктор к полковнику.
— Нет, капитан. Город маленький, ты там будешь слишком заметной фигурой. А ажиотаж сейчас пока ни к чему. Розыскники в Гори толковые, прощупают без шума родственников, знакомых. Вот что, Беридзе. Устраивай гостя в гостиницу, пускай пока отдыхает. Как получите информацию из Гори, доложите.
Солнце пригревало уже основательно. Расстегнув пиджак, Виктор неторопливо шел по сияющему чистотой проспекту Руставели. Пахло горячим асфальтом, бензином и цветами. Нарядные горожане фланировали по улице, собирались группами, громко разговаривали, при встрече разражались радостными воплями, обнимались, целовались. «Как будто сто лет не виделись. Темпераментные ребята», — улыбнулся Виктор и свернул с проспекта в лабиринт боковых улиц. Оставив в стороне железнодорожный вокзал, он поднялся в гору и попал в район домиков индивидуальной застройки, обнесенных заборами разнообразнейших форм. Домики как бы состояли из одних застекленных веранд, увитых виноградными лозами. Здесь не было городского шума, тишина и патриархальное спокойствие. Во двориках сновали по хозяйству женщины. «Старый Тбилиси. А вообще хорошо здесь», — подумал Виктор, с любопытством оглядываясь вокруг.
Из-за угла выехала «Волга», за ней следовал фургон «Мебель». Хозяин «Волги» затормозил возле дома и юркнул в калитку. Оттуда вдруг высыпала гомонящая толпа родственников, заднюю дверь фургона открыли и стали дружно выгружать новую упакованную мебель. На этикетках Виктор прочел: «Спальный гарнитур «Лайне». Довольный, будто повстречал земляков из далекого Таллина, Виктор зашагал дальше.
Проплутав сонными улочками, Виктор стал выбираться к городским магистралям. Проходя мимо невысокого забора, увидел во дворике старика, сидящего на скамеечке. Перед ним на деревянной колоде стояла громадная керамическая ваза, сверкающая глазурью. Виктор остановился как завороженный. Старик сидел неподвижно и, казалось, ничего, кроме вазы, не видел. Затем он повернул голову, прищурился и посмотрел на Виктора.
— Заходи, путник. Зачем стоишь за забором? Калитка не заперта.
Виктор нерешительно открыл заскрипевшую калитку и вошел во двор.
— Извините, я просто проходил мимо и увидел вашу вазу. Разрешите посмотреть?
Старик продолжал сидеть, опустив натруженные, с корявыми пальцами руки. Виктор залюбовался замысловатыми узорами, переливающимися всеми цветами радуги. Ваза, казалось, дышала теплом красок. Виктор невольно протянул руку, провел ладонью по блестящему боку и тут же резко отдернул обожженную ладонь. Старик всплеснул руками.
— Осторожно, сынок! Я ее только что из печи вытащил. — Озабоченно рассматривая Виктора, добавил: — На выставку готовлю.
— Ничего, отец, я сам виноват. Уж больно ваза красивая, так и хочется потрогать.
Старик помолчал, поднялся, покряхтывая, и открыл дверь в пристройку. Виктор догадался, что там была мастерская: аккуратно разложен инструмент, на стеллажах стоят кувшины, вазы, какие-то сосуды. Старик появился из дверей, держа в руках увесистую кувалду, решительно подошел к вазе и… грохнул по ее сияющему великолепию. Ваза рассыпалась разноцветьем кусков, на обломки оседала красноватая пыль. Виктор в недоумении подался к старику.
— Зачем вы, отец, такую красоту разбили?!
Старик бросил кувалду, устало встряхнул руками.
— Не получилась. Шестую уже делаю… Стар стал, глаз не тот, руки не те. — Старик полез в карман вымазанного глиной фартука, достал трубку и принялся раскуривать дрожащими пальцами.
— Ну зачем же разбивать? Продали бы кому-нибудь, ведь сколько трудов пропало. — Виктор тоже зашарил по карманам, ища сигареты.
— Молод ты, сынок, и потому не понимаешь. Я мастер, старый мастер. И Шалва тогда только скажет, что вещь готова, когда сердцем почувствует это. А сердце молчит… — Старик укоризненно посмотрел на Виктора. — Продать? Разве можно это продать?! — Старик выразительно постучал себя по груди.
Сгорбившись, мастер вошел в дом. Виктор растерянно топтался на месте, не зная, что ему делать. Но старик быстро вернулся, поставил плетеную бутыль с вином, два оригинальных — собственного, очевидно, изготовления — стаканчика из глины с глазурным украшением.
— Садись, расскажи, откуда приехал, что привело тебя в наши края? — Старик разлил вино в стаканы.
— Издалека я, отец, из Прибалтики. Работаю в милиции, разыскиваю преступника.
— Что сделал этот человек? — Сурово глянул тот из-под седых бровей.
— Он убийца, отец. И я должен его найти. — Виктор снял пиджак и присел рядом с мастером, с облегчением вытянув ноги.
Старик протянул стакан Виктору, второй торжественно поднял сам.
— Сынок! Я — старый солдат. И в Прибалтике твоей воевал. В Литве был, в Латвии. Город Кёнигсберг брал. Я знаю, что такое жизнь и смерть. Но это была война. Хорошо, сынок, что ты избрал себе мужской труд, воюешь в мирное время. Пусть удача сопутствует тебе, пусть будет чистым и смелым твое сердце! — Старый мастер осушил стакан до дна, глаза его молодо блестели.
— Спасибо, отец. Вам побольше здоровья, многих лет жизни и хороших учеников, чтобы не пропало ваше искусство! — Виктор поднялся, натянул пиджак.
— Подожди, сынок, возьми эти два бокала. Давно их делал, лет двадцать уже. Выпьешь из них вина — вспомнишь старика. Может, купить захочешь? — хитро улыбнулся мастер.
— Что вы! Спасибо! — Виктор завернул бокалы в газету и положил в портфель, потом достал оттуда баллончик с газом, из кармана — обшитую сафьяном зажигалку «Ронсон» и все это протянул старику. — А это вам. Трубку раскуривать.