Я ожидаю смерть
Шрифт:
Запирая нас в карцер, один из надзирателей сказал только два слова:
– За разговоры.
Я был поражён и размерами карцера, и тем, как сработал уголовник-провокатор.
Так мы остались без завтрака в это утро. Как мне сказал Николай Иванович, еда состояла из куска хлеба и кружки солёной воды, хотя уголовники получали какую-то похлебку.
– А почему вода солёная? – спросил я Николая Ивановича, чтобы подтвердить свою догадку.
– Потом узнаешь, – ответил он. – А этот завтрак достанется теперь доносчику. Он заслужил, это его премия. А вода
Карцер помещался в конце коридора, по бокам которого находились двери в камеры.
Так как из карцера несло нечистотами, то надзиратели старались избегать его запаха: рядом с карцером не стояли. Пока мы сообразили, что около карцера надзирателей нет, прошло время. Но постепенно мы догадались, что они, надзиратели, были далеко от нашего карцера, и это было одним из преимуществ для нас. Мы могли вести между собой не громкий разговор.
После не очень длительного разговора, разговора шепотом (мы все-таки остерегались надзирателей), Николай Иванович продолжил:
– Теперь я знаю, Алексей Иванович, что ты воевал в 1914–1917 годах с немцами, был в плену. Был и красным командиром. Спасибо, что ты, не боясь, рассказал мне. И я не провокатор, и ты не провокатор.
Я также знаю, что ты удачно строил в своей деревне колхоз. Жителям- крестьянам вашей деревни очень повезло с тем, что строил, создавал колхоз именно ты. Если бы туда был направлен другой представитель, он много наломал бы дров – крестьяне получили бы большое разорение. А ты не позволил это сделать. И в результате часто, как ты говоришь, получал нагоняй от районного начальства. Ты строил колхоз справедливо, и этим нажил себе множество врагов.
Я тоже в школе старался приучить учителей, школьников и их родителей к правде, справедливости, раскрывал им на многое глаза. Но я ещё и критиковал районное начальство и этим нажил себе массу недругов и завистников.
Люди ещё не совершенны. Корысть, зависть, старание находить способы, чтобы получать жизненные блага за счёт других – эти и другие отрицательные качества люди имеют от рождения, при условии, что воспитание они получили в не полной семье, или вообще росли вне семьи, их воспитывала «улица». Только воспитание, взросление детей в нормальных семьях, когда имеются папа и мама, дедушка и бабушка, много сестёр и братьев, способствует становлению здорового в разных смыслах человека, совершенного человека.
Ещё я тебе обязательно должен сказать следующее: я тебя буду учить. Возможно, что сразу ты меня не поймёшь. Но ты на меня не будешь обижаться. Хотя тебя, как и меня, очевидно, скоро не будет в живых, но я буду учителем истории до конца. Слушай меня, Алексей Иванович, здесь, в карцере. В камере мне не дадут говорить уголовники – слуги репрессивного аппарата.
А учить я должен, это для меня, как дыхание, как питьё воды, как еда – необходимы человеку. И хотя ты не сможешь использовать мои сведения об инквизиции, но я всё равно обязан тебе рассказать про методы работы инквизиторов. Может быть, тебе повезёт, и ты продолжишь свою жизнь.
– Нет, Николай Иванович, – прервал я его, – если тебя пытают, над тобой издеваются, то и меня эта участь ждёт. А отсюда следует, как ты говоришь, что и меня лишат жизни. Живые свидетели карательным органам не нужны. Мы хороши для них только в мёртвом виде. Но я слушаю тебя, Николай Иванович.
Глава четвертая
Историк рассказывает об инквизиции и не только
И Николай Иванович стал торопливо рассказывать о том, что с ним произошло сейчас, и о том, что нас ожидает…Вначале я не понял, почему он говорит так быстро. Но вскоре догадался – он хотел полностью использовать условия нашего пребывания в карцере.
Он начал рассказывать о пытках инквизиторов в средние века в Европе. Я ранее читал об инквизиторах, но читал, глубоко не задумываясь о прочитанном. Но Николай Иванович, как историк, глубоко знавший свой предмет, стал на многое открывать мне глаза, просвещать мой ум.
Он рассказывал мне:
– Слушай внимательно, Алексей Иванович. Я сравниваю те пытки, те аресты, в средние века, с нынешними. Они схожи. Те издевательства, которые я перенёс за эти трое суток, свидетельствуют об этом.
И далее он продолжал:
– Очевидно, главные следователи в Москве были знакомы с методами “работы” инквизиторов средневековья. И этим методам дали ход в низовые организации карательных органов.
Николай Иванович сообщил мне о том, что он изучал историю, будучи за границей, где получил университетское образование. Учился и в Германии и в Италии.
Как много рассказал мне преподаватель истории Николай Иванович об инквизиции! И как жаль, что я не могу об этом рассказать своим детям. Я уже твёрдо знал, что живым отсюда мне не выбраться. Методы допроса были тому доказательством.
Николай Иванович говорил:
– Ты спрашиваешь меня, Алексей Иванович, что такое: “инквизиция”, кто её придумал, когда она появилась? Так слушай внимательно. Я тоже не сразу понял инквизицию. Много потратил времени за границей, посещая библиотеки. Прочитал много книг. Но смысл инквизиции был в книгах замаскирован, был изложен туманно.
И он продолжал:
– Прежде, чем тебе рассказывать про инквизицию, я хочу кратко рассказать о вере. Как на Руси появилась христианская вера и её ответвление – православие?
Я – человек крещёный. Без моего согласия я был крещён родителями в младенческом возрасте. И маленьким мальчиком, и подростком, и в юношеском возрасте я всё время перед едой, а также при входе в любой дом, всегда крестил свой лоб. Так делали мои родители, мои дедушки и бабушки. В церковь меня всегда водили мои родители. Так что христианство во мне было со дня рождения. А почему я должен был крестить себя в течение суток несколько раз? Я задумался. Наблюдая за домашними животными, я никогда не видел, чтобы они, животные, когда ели, делали какой-нибудь ритуал. Животные просто ели. А у людей – всё не так…