Я — Оззи
Шрифт:
— Привет, Оззи.
Я их спрашивал:
— Мы разве знакомы?
А они мне в ответ:
— Я всё лето прожил в вашем доме, ты что, не помнишь?
Меня предупреждали, что начнутся такие отключки еще перед поездкой в Центр Бетти Форд сразу после рождения Келли. Доктор мне сказал, что ресурс моего организма будет выработан до нуля и тогда тело отключится вместе с мозгом. Я думал, что он хочет меня только попугать этой фигней.
— Ты знаешь, в чём заключается моя настоящая проблема с алкоголем? — сказал я ему. — Не могу найти здесь грёбаный
Ну, а потом, начались затмения, точно как он и предвидел. Но это не отвернуло меня от пьянства. Я забеспокоился и стал пить ещё больше. После того, что случилось с Винсом Нилом, имею в виду аварию, я больше всего боялся проснуться однажды в зале суда, где на меня будут указывать пальцем и кричать: «Это он! Он сбил моего мужа!». Или: «Это он! Он убил моего ребенка!».
«Но на меня нашло затмение, Ваша Честь!». Это будут мои последние слова, прежде чем меня закроют в камере и потеряют ключ.
— Эй! — кричу я опять. — Есть там кто?
Начинаю нервничать, это значит, алкоголь и кокаин перестают действовать. «Как только выберусь из этого дерьма — думаю я — пойду напьюсь и все пройдет».
Тишина.
А я все жду. Продолжаю ждать. Жду.
Куда все, на хер, подевались?
Меня бьет озноб и я потею. И самое главное — мне надо посрать.
Вдруг появляется фараон, огромный парень моего возраста, может старше, во всяком случае, очень злой, судя по лицу.
— Извините, — говорю ему — может кто-нибудь мне объяснит, что я здесь делаю?
Он стоит и смотрит на меня как на таракана в супе.
— Ты на самом деле хочешь знать? — спрашивает полицейский.
— Ну, да.
Он подходит к решетке и присматривается ко мне повнимательней и говорит:
— Обычно я не верю людям, который нарушили закон, а потом прикрываются потерей памяти. Но в твоем случае, после того, как вчера я увидел, в каком ты был состоянии, придётся сделать исключение.
— Чё?
— Посмотрел бы ты на себя со стороны.
— Ну, ладно, вы мне, наконец, скажете, почему я здесь или нет?
— Послушай! — говорит легавый. — Я, пожалуй, схожу за папкой и зачитаю тебе список обвинений, а?
Список обвинений? Я чуть не наложил в штаны, когда он мне сказал об этом.
Что я выкинул на этот раз? Кого-то убил? Вспоминаю документальный фильм, который пару недель назад показывали по американскому телевидению, про убийцу из Нью-Йорка. Его судили, он знал, что просидит целую вечность, поэтому взял арахисовое масло и смазал себе очко. Когда присяжные вот-вот должны были удалиться на совещание, он снял штаны, выколупал оттуда масло и начал его есть с руки. Его признали умалишенным и выпустили на свободу.
Проблема заключалась в том, что у меня не было арахисового масла. И если бы я хотел прикинуться, что ем собственное дерьмо, то должен был его съесть на самом деле.
Знаете, даже когда Шарон показала мне видеозапись дня рождения Келли — на котором из-за меня все дети плакали — я не считал себя страшным пьяницей. До меня не доходило, что я делаю что-то плохое. Думал, что просто иду в пивную, пропускаю пару бокалов пива, возвращаюсь домой, потом сру в штаны, мочусь в кровати и всё. С кем не бывает? Просто немного посмеялись над этим, обычные дела, ничего сверхъестественного. Но в центре реабилитации мне сказали иначе:
— Послушай, а как ты поступишь, если вас с женой поменять местами? Представь себе, что ты почувствуешь: приходишь домой, а там Шарон лежит в отключке, обоссаная и в куче собственного дерьма, кухня горит, а дети без присмотра. Как долго бы ты с ней прожил? Что бы ты подумал о таком браке?
Такого рода аргументы имели воздействие на меня. Но только сейчас отдаю себе отчет в том, как всё это было мерзко и отвратительно. Я был жирной сраной свиньей. Осушал бутылку коньяка, вырубался, просыпался, принимался за следующую. Я не понтуюсь, когда говорю, что выпивал четыре бутылки «Хеннесси» в день.
До сих пор не могу понять, почему Шарон меня не бросила. И собственно, почему за меня вышла. Можно сказать, она постоянно жила в страхе.
Правда была такова, что я сам себя боялся. Боялся того, что могу сделать с собой, но еще больше — сделать кому-то другому.
Много раз Шарон просто уезжала из страны, когда я был в запое:
— Пока! Я улетаю в Америку!
Примерно тогда же она взялась вести дела других исполнителей, потому что я стал, на хер, непредсказуемым и она не хотела быть абсолютно зависимой от меня. Я начал беспокоиться, что Шарон заведет шашни с каким-нибудь молодым да деловым. В этом смысле, у меня нет к ней претензий, потому что в моем обществе люди чувствовали себя не очень комфортно. Со мной человек мог только сорваться в пропасть.
Однажды вечером, когда Шарон не было дома, я купил у Джорджа-химика за полтинник бутылку его супер-пупер-крепкого вина и выжрал её вместе со своим бывшим клавишником Джоном Синклером. Так сложилось, что в тот день я посетил врача, который снабдил меня ведром таблеток: снотворное, болеутоляющее, темазепам — всё что угодно. Врачи прописывали мне пилюли тоннами. А я бухал и параллельно закусывал этими лекарствами, глотал таблетки одну за другой, пока не наступал конец фильма.
Просыпаюсь утром в постели с Джонни, наши тела переплетены. Проверяю рукой свою «корягу», ничего ли не случилось и вдруг до меня доходит, что я ничего не чувствую. У меня всё затекло, абсолютно всё онемело. Лежу и начинаю орать:
— Твою мать! Я не чувствую ног! Слышу рядом ворчание.
— Потому что это мои ноги — говорит Джонни.
Я должен был принять душ три раза. От одного воспоминания об этом меня бросает в дрожь. Я почувствовал себя так херово, что сказал себе: «Хорошо. Хватит с меня. Завязываю бухать, завязываю с наркотой, со всем завязываю. Это какая-то паранойя. Если так и дальше пойдет, Шарон наверняка меня бросит».
Я ушел в глухую завязку. Это было самой большой глупостью, любой наркоман подтвердит. Джек выбежал ей навстречу и крикнул: