Я пишу - лучше всех
Шрифт:
Так что мне было интересно пообщаться с этими парнями до того, как они закончат учебу и будут отправлены в "горячие точки" России. А в том, что это произойдет, можно не сомневаться, так как не "горячих" точек в нашем Отечестве уже просто не осталось.
Перед началом большого литературного вечера в Сызранском драмтеатре мы встретились в его фойе с мэром Сызрани Василием Григорьевичем Яниным. Это поразительно русский человек - огромный, угловатый, но не боящийся поступать вопреки существующим ныне в стране традициям. И если в государственном бюджете РФ сегодня (если мне не изменяет память) выделяется на культуру только 0,3 %, то в бюджете города Сызрани на это самое выделяется целых 15 %. В 1998 году мы проводили здесь Совещание молодых писателей, после которого в городе была создана своя писательская организация, и Янин поддерживает её, помогая писателям издавать свои книги и выпускать газету. На мой взгляд, Москва сегодня вообще утрачивает роль главного культурного центра державы,
Все прошло очень хорошо, мы с мэром вручали премии, было много людей, я давал интервью самарскому телевидению и местным газетам, говорил о том, что мы часто повторяем поговорку о том, что "не хлебом единым жив человек", но при этом очень редко подкрепляем её реальным смыслом. И вот здесь, в Сызрани, это реальное наполнение можно видеть воочию...
После церемонии вручения были концерт и фуршет, но с фуршета мы с Олегом Шестинским вскоре ушли. После того, как 17 мая 2000 года я бросил пить, мне стало просто нечего делать на мероприятиях такого рода - за каких-нибудь полчаса я утоляю свой голод, а потом начинаю томиться. Прошло всего 16 месяцев с того момента, как я выпил свою последнюю рюмку водки, а я уже просто не могу представить, как эту вонючую жидкость можно втолкнуть себе в горло. А главное - зачем? Вот я сижу - и бодр, и трезв, мозги мои работают, память свежа, сознание ясное - так на фига же мне вливать в себя какую-то гадость, если результатом этого будет именно превращение моего мозга в дерьмо?..
* * *
...На следующий день нас повозили с экскурсоводом по городу, дали побывать в Храме Казанской иконы Божией Матери и в картинной галерее, показали панораму Волги, а в 18 часов отвезли на железнодорожный вокзал и посадили на поезд "Тольятти - Москва". К сожалению, Василий Иванович Белов и Анатолий Заболоцкий оказались к этому времени уже очень крепко выпившими и в вагоне мне пришлось с ними немало повозиться. Но если Анатолия мне все-таки довольно быстро удалось затолкать на полку, и он там уснул, то Василий Иванович ни о каком сне не хотел и слушать, а приказывать ему, как, скажем, тому же Заболоцкому, у меня не хватило духу. Минут, наверное, тридцать-сорок он чехвостил почем зря и эту нашу поездку, и врученную ему премию, и весь наш Союз писателей, но потом все-таки устал и, войдя в купе, уселся на свое нижнее место. И тут ему сделалось плохо и его, бедного, начало рвать. Его буквально выворачивало наизнанку, а поскольку сил на то, чтобы встать и добежать до туалета, у него уже не осталось, то он так и сидел на своей постели, обблевав при этом и всего себя, и половину нашего купе. Зная, что в поездах нынче стали довольно строго относиться к вещам подобного рода (проводница и так предупредила меня, чтобы я следил за своими выпившими друзьями), я поспешил схватить полотенца и собрать с костюма Василия Ивановича все исторгнутое из его желудка. Потом, еле сдерживая собственные спазмы, поднял с пола залитый блевотиной коврик и, сходив в туалет, как смог, его вычистил. Вернувшись в купе, увидел комки двух слипшихся от блевотины полотенец и тоже унес их в туалет для стирки. После этого увидел перепачканный рвотой пиджак Василия Ивановича, и привел в порядок также и его... Короче, мне пришлось забыть, что я секретарь Правления, и весь вечер работать как прачка. (Хоть бери да по возвращении в Москву требуй у Ганичева доплату за вредность.)
...Тщательно вымыв руки с мылом, я вернулся в купе, где, забившись в угол, оставался сидеть растерянный Олег Шестинский. Василий Иванович к этому времени наконец-то уснул и можно было тоже ложиться отдыхать, но в купе ощутимо пахло сблеванной водкой, поэтому я приоткрыл для проветривания дверь и вышел в коридор. Не хотелось думать ни о только что услышанных от Белова высказываниях, ни о том, что произошло после. Я и сам знаю, что наша жизнь не свободна от фальши, но всё же освобождаться от неё надо, думаю, сначала каждому в самом себе.
Некоторое время спустя за моей спиной лязгнула распахнувшаяся настежь дверь купе и в коридор, забыв надеть ботинки, вышел взлохмаченный со сна Заболоцкий. "Ну?
– весь аж светясь от внутреннего восхищения, потянулся он ко мне в поисках подтверждения своих чувств.
– Правда же, Василий Иванович - дивный человек? Я так его люблю!.."
Выдавив в ответ некий неопределенный звук, я повернулся к черноте окна с проносящимися сквозь неё огнями неизвестных мне станций. Нет, что там ни говори, а с классиками нужно общаться только ЧЕРЕЗ ИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯ...
* * *
...Ночью, лежа на верхней полке купе, я долго не мог уснуть. Вспоминал встреченного в Сызрани самарского поэта Евгения Чепурных, пишущего, быть может, лучше, чем все поэты Самары. "Эта водка, что русской зовут, / видно, самая горькая в мире. / Прокати нас на танке, Махмуд, / у тебя в гараже их четыре. // Мясо белой овцы на столе / аппетитною горкою тает. / Все равно в полупьяном Кремле / нас никто за людей не считает..." - написал он для первого номера затеваемого нами в 1994 году журнала "Русское эхо". Когда-то он так блестяще начинал, был лауреатом премии журнала "Юность", выпустил несколько поэтических книжек, стал членом Союза писателей... Еще и сегодня он время от времени выдает на-гора одно-два великолепных стихотворения, но большую часть времени, к сожалению, пьет. Стал весь какой-то маленький, ссохшийся, зубы повыпадали или кто-то выбил, одет, как бомж.
Подошел, передает привет Марине, а в глазах стоит отчетливо читаемое осознание бессмысленно загубленной жизни. Как это горько...
* * *
...Потом я лежал и размышлял о прозе Стивена Кинга, книгу рассказов которого "Сезон дождя" я купил на казанском вокзале перед самой поездкой в Сызрань. Это очень талантливый писатель, и хотя он пишет про всякие ужасы, его проза лучше любой публицистики раскрывает бездуховную сущность Америки, я бы сказал, её трагедию. Потому что из рассказываемых им историй видно, что современный мир США включает в себя только такие факторы как человек и дьявольщина, но в нем фактически напрочь отсутствует упоминание о Боге. "Ты бы ещё сказала: "ПОКАЙСЯ!" - прямо-таки с интонациями Владимира Ивановича Гусева восклицает, заблудившись среди непронумерованных автострад, один из персонажей книги в ответ на предложение его подруги вернуться и выехать на правильную дорогу. Печально, но мир, в котором раздражителем является даже сама только мысль о покаянии, просто не может быть обречен ни на что другое, кроме как на погибель...
* * *
Утром 8-го сентября мы возвратились в Москву.
8 сентября, суббота. Разбирая сегодня на столе свои бумаги, на лежащем возле компьютера фантике от конфеты обнаружил сделанную, уже и не помню, когда, запись о том, что все "новые русские" в сегодняшней России делятся на две категории - нуворишей и ну-воришек. (Не помню, записывал ли я уже где-нибудь это наблюдение...)
9 сентября, воскресенье. Планировал сегодня поехать на ХIV ММКЯ, где на стенде издательства "Крафт+" выставлена моя книга "Нерасшифрованные послания" и меня приглашали пораздавать там автографы, но на сегодня же было назначено торжественное открытие восстановленной в облике 1900-х годов железнодорожной станции "Козлова Засека", в 4-х верстах от которой находится музей-усадьба Льва Николаевича Толстого "Ясная Поляна", и пришлось ехать туда. Специально к этому дню МПС пустило из Москвы до Козловой Засеки скоростную электричку, первыми в которой предоставили проехать писателям России. Так что в 8.30 утра я уже был на Курском вокзале, а в 9.00 мы отправились в гости к Толстому. В нашей делегации были В.Н. Ганичев, В.Г. Распутин, С.А. Небольсин, Г.В. Иванов, И.Т. Янин, Н.М. Сергованцев, С.В. Перевезенцев и другие... Мое место оказалось рядом с Михаилом Николаевичем Алексеевым и Владимиром Васильевичем Карповым. С Алексеевым я встречаюсь довольно часто - он бывает и на наших секретариатах, и участвует в различных поездках, а вот с Карповым виделся всего несколько раз - в частности, на Пленуме СП в Моздоке...
Поговорили с ним о Москаленко и нашей семейной легенде о том, что это именно он застрелил Берию. Кроме того, Владимир Васильевич поведал, что пишет книгу воспоминаний о писателях Переделкина - В.П. Катаеве, Евтушенко и всех, с кем он там встречался. Я сказал, что хотя на Катаева и нападали за его "Алмазный венец", у меня это одна из самых любимых книг. Она, может быть, и искажает какие-то реальные факты, но зато необыкновенно живо воссоздает атмосферу писательской жизни двадцатых - тридцатых годов ХХ века. А главное, обладает таким сильным зарядом творческой энергии, что после каждого её перечитывания у меня возникает просто нестерпимое желание писать. Попробуйте ещё найти повесть с таким же воздействием на читателя...
М.Н. Алексеев рассказал, как в 1951 году рукопись его романа "Солдаты" прочитал Александр Фадеев, который должен был вести Совещание молодых писателей. Рукопись ему понравилась и он хотел о ней говорить на Совещании, но накануне ушел в очередной запой и Совещание пришлось вести Алексею Суркову, который не читал ничего. Чувствуя свою вину, Фадеев спустя некоторое время позвонил в журнал "Сибирские огни", и роман "Солдаты" был немедленно там напечатан. В те годы публикация в любом общероссийском издании сразу же становилась известной всему СССР, так Михаил Николаевич получил известность и был принят в Союз писателей. Сегодня, к сожалению, о "Сибирских огнях" уже никто и не помнит, и публикация в них не дает автору практически ничего, я это по себе знаю... Еще, когда отошла в сторону его молодая жена Татьяна, Михаил Николаевич признался, что в графе "пол" он последнее время начал писать слова "бывший мужской". Да ведь куда деваться - 82 года уже...