Я пишу - лучше всех
Шрифт:
Величаем Тя, Живодавче Христе, нас ради ныне плотию рождшагося от безневестныя и Пречистыя Девы Марии.
* * *
...Едва вышли после службы из храма, как к нам тут же пристроился незнакомый нам пес и, как мы ему ни объясняли, что у нас ничего для него вкусненького нету, проводил нас до самого Дома творчества, а где-то перед воротами вдруг таинственно исчез, словно его и не было.
Войдя затем в корпус, я в холле второго этажа встретил писательницу Нину Садур, находившуюся уже в изрядном подпитии.
– Эй, у вас пива нет?
– спросила она.
– А что, я похож на человека, который бегает по ночам за пивом? уточнил я.
– Увы, - покачала она головой.
– Вы унылы, как газета "Правда".
– Зато ты веселая, как "Московский комсомолец", - подумал я, но отвечать не стал, так как это неизбежно ведет к дальнейшему развитию диалога и ненужному углублению контакта, а мне после храма это было
* * *
Несмотря на позднее время, очень долго не мог уснуть и как-то незаметно для себя самого написал два стихотворения. Вот первое из них: "Пурга завывала, как в будке овчарка. / Сквозняк занавески дугой выгибал. / Я окна заклеил - и сделалось жарко, / как будто из Арктики - в Сочи попал! // Сквозь полночь в квартиру таращится вьюга, / а мы как в программе живем "За стеклом" - / снежинок ничуть не стесняясь, друг друга / целуем, милуем; сидим за столом. // У целого мира живем на ладони / и света не гасим!.. (Плевать на пургу.) / Беснуется ветер, как будто бы кони, / почуяв волчару, храпят на лугу. // Качая вершинами под небесами, / могуче вздыхает за стенкою лес. / А чудится, это: "Мы с вами, мы с вами", - / нам деды и ангелы шепчут с небес..." А вот второе, оно называется "Ночь в переделкинском Доме творчества": "Мои окна глядят на восток - там Москва. / И, ко сну отходя, я смотрю полусонно / на далекое небо в багровых мазках, / на котором качаются темные сосны. // Сладко слушать в кровати, как там, за стеной, / воет вьюга, запутавшись в кронах колючих, / и при том понимать, что и вьюге самой - / по сравненью со мной - не воспеть себя лучше! // Брошу дюжину строк на страничную гладь, / как вагоны, их рифмой сцепив друг за другом. / Пусть летят, не давая себя догонять, / точно эта шальная полночная вьюга..."
* * *
Рождественский денечек выдался просто чудесным, с утра выглянуло яркое белое солнце и температура поднялась чуть ли не до ноля градусов. Однако ни идти к кому-нибудь в гости, ни звать кого-то к себе не захотелось, и мы весь день отлеживались, набираясь сил перед завтрашним отъездом в город.
Перед ужином ко мне опять привязалась окончательно упившаяся к этому часу Нина Садур, умудрившаяся за пять минут нахамить и мне, и Марине, так что я еле удержался, чтобы не послать её куда подальше. В голове даже сложилось двустишие: "В мире нет пошлее дур, / чем она из двух..." - однако я его не стал озвучивать, все-таки она имеет репутацию талантливой писательницы.
Впрочем, войдя минут через десять в столовую, мы увидели Садур уже полностью вырубившейся и валяющейся на полу между столиками. И когда Борис Блинов попросил меня вместе с ним отнести её в номер, я, не испытывая ни малейшего чувства смущения, отказался ему в этом помочь...
* * *
...Вечером, отправившись с Мариной на нашу традиционную прогулку, мы обнаружили, что температура опять упала, причем чуть ли не до минус тридцати двух градусов, а я, настроившись днем на тепло, не поддел под брюки нижнее белье. Поэтому я немного прошелся по улице Серафимовича и вернулся назад, обогатив свой литературный багаж ещё одним не совсем приличным четверостишием: "Весь день тянуло в сон, / потом пошел пошляться, / но не поддел кальсон - / и обморозил... ноги".
* * *
...А ночью мне опять долго не спалось, к тому же над головой раздавались такие звуки, будто кто-то тяжелый расхаживает по чердаку да ещё и передвигает там какие-то вещи, и это напомнило мне рассказ председателя нашей иностранной комиссии Олега Бавыкина, который как-то говорил мне, что в купленном им на берегу Валдая доме (куда Олег постоянно возит писателей для выступлений в местной библиотеке и отдыха) живет домовой Степан, топающий по ночам по потолку ногами.
Сон не шел и от нечего делать я слово по слову написал за ночь целую небольшую поэму под названием "Дом на озере Валдай", рассказывающую об этом бавыкинском домовом: "Олег Митрофаныч Бавыкин / купил себе домик в селе, / посколь ещё с детства привык он / бывать на Валдайской земле. // Олег Митрофаныч Бавыкин / от радости был сам не свой, / да вышла одна закавыка: / в том доме - живёт домовой! // Зовут его люди Степаном, / и если внимать их речам - / прослыл он ужасным смутьяном, / мешая всем спать по ночам. // Едва обитатели дома / прилягут - как он начеку: / свой шаг отбивая весомо, / гуляет там по чердаку. // То прыгать начнет, то грохочет / железом в трубу, осердясь. / До света уняться не хочет, / угроз и молитв не боясь. // Похоже, что раньше привык он / хозяев вот так прогонять... / Но скроен иначе Бавыкин - / не хочет свой дом покидать! // Опять и опять Митрофаныч / спешит на любимый Валдай, / натопит там баньку дровами / и просит: "Поддай да поддай!" // Натащит друзей из столицы, / горланят стихи до утра, / а утром - спешат похмелиться / (посколь перебрали вчера). // Ребята-то едут лихие - / Артемов, Дементьев и проч., / напарятся - и о России / орут, чем ей, бедной, помочь. // Всю ночь!.. Только хруст огуречный / да маты летят на чердак. / И Гоголя вспомнят, конечно, / и Горького... "Мать" его, так! // Ну как не запить тут Степану? / И как-то - прокрался он вниз, / хлебнул полстакана... и спьяну - / потом на стропилах повис. // Три дня там болтался, как ветошь, / а, снявшись с гвоздя, дал зарок, / сказав себе твердое: "Нет уж, / запомню урок этот впрок!" // И впредь - лишь Бавыкина "Волга" / появится вдруг вдалеке, / он прячется в угол и долго / сидит на своем чердаке. // А в доме Олег Митрофаныч / опять принимает гостей, / и снова гремит самоваром, / и льется вино всех мастей... // Такой вот рассказец... Хоть выкинь - / а я не приврал ни словца. / Иначе зачем бы Бавыкин / гонял на Валдай без конца?"
* * *
...Днем я принес в номер с улицы найденную еловую шишку, и, оттаяв к ночи, она наполнила комнату чудесным смолистым духом. Окутанный им, я наконец отвлекся от рифм и дневных воспоминаний и сладко уснул...
8 января, вторник. Встали в семь часов утра, собрали вещи и, попив чаю, вышли на улицу. Я последний раз окинул взглядом подаривший нам столько счастливых минут заснеженный двор Дома творчества: "Сугробы, словно поросятки, / лежат рядком - к бочку бочок... / Декаду будут длиться святки. / Айда, ребятки, в кабачок!.."
Но мы отправились не в кабачок, а на станцию, оттуда вернулись электричкой в Москву, а далее - Марина поехала к себе в МСПС на работу, а мы с Алинкой - домой в Марьино.
* * *
...Едва вошли в квартиру, как позвонили с почты, интересуясь, есть ли кто дома, а спустя полчаса принесли несколько писем и бандерольку из Пензы с журналом "Сура", в котором опубликовано интервью Марины с Николаем Бурляевым и полемика по поводу моей статьи "Куда ж нам плыть" о современной русской литературе.
Включив вечером телевизор, узнали, что за время нашего отсутствия произошли следующие события:
– Страны Европы при большом ликовании перешли на единую валюту, уже получившую в народе название "еврики".
– На Чехословакию, Германию и ряд других европейских стран, а также наш Дальний Восток обрушились невиданные снежные заносы.
– В городе Аргун произошел крупный бой федеральных войск с боевиками, с обеих сторон имеются убитые и раненные.
– Главой МПС России вместо Николая Аксененко назначен Геннадий Фадеев. Газета "Жизнь" издевается по поводу и того, и другого, но наш Союз писателей дружит с ними обоими. Аксененко давал нам бесплатно вагоны для проезда на наши Пленумы, организовал поездку писательской делегации до Владивостока. А Фадеев реконструировал станцию "Козлова Засека", на которой находится имение Л.Н. Толстого Ясная Поляна, и пустил к ней скоростной электропоезд.
– Компания "Вимм-Билль-Данн" все-таки выполнила свое обещание и, якобы проведя розыгрыш лотереи, вручила ключи от ДОМИКА В ДЕРЕВНЕ какой-то семье из Рязанской области. Хотя, может быть, все и на самом деле было разыграно по-честному...
9 января, среда. Проснувшись сегодня утром, я поперся к двенадцати часам на Комсомольский проспект в Правление, а оказалось, что наши гуляют аж до завтрашнего дня. Секретариат-то, на котором решалось, когда нам выходить на работу, проходил когда я ездил в Балаково, а когда я спросил у кого-то из наших, по какое число мы отдыхаем, мне сказали: по девятое. Но они имели в виду по девятое включительно, а я понял так, что девятого - уже первый рабочий день. Поэтому и застал здесь одного только дежурящего Ляпина. Составил по его просьбе одну поздравительную телеграмму в Уфу, потом, встретив Сергея Перевезенцева, передал ему для "Роман-журнала" свои переводы стихов Леонида Талалая и поехал в МСПС к Марине. Там у них во дворе зашел в редакцию журнала "Дружба народов" и оставил свои переводы стихов Тараса Девдюка.
* * *
Вечером, дома, роясь в своих архивах, наткнулся на одну из записных книжек, похоже - за лето 1978-го года, когда я работал в геологической партии в Красноярском крае. Полистал её и стало жалко, что некоторые из оконченных и даже неоконченных стихов так никогда и не встретятся с читателем. Думаю, что несмотря на свою наивность, они были достойны опубликования. И жаль, что этого не произошло тогда, когда они были написаны. Ну чем это не стихи?
"Дочь сплавщика": "Не шепчи мне слова нежные, / я в тайге стал совсем невежливым, / и любить стал слова сквозь зубы я / справедливые, хоть и грубые... // ...Ты пропахла здесь вся апельсинами, / а меня ждет тайга синяя, / где нужны мои руки сильные, / где девчата такие красивые. / И пускай ты здесь ходишь в плащике, / а меня там ждет дочь сплавщика, / а меня ждут друзья в экспедиции, / и любовь там - совсем не традиция. / Там любовь - как крапива щемящая, / и представь себе - настоящая... // ...Потому - мне не быть здесь веселому, / не считай до сих пор меня мальчиком. / Я уеду в таежный поселок - / тот, где ждет меня дочь сплавщика."