Я побит – начну сначала! Дневники
Шрифт:
Так атомная или реальная?
Тема «атомной зимы» – сегодня политическая позиция фильма. Советский Комитет мира, возглавляемый Велиховым, ставит этот вопрос перед человечеством. Об этой особой опасности говорят все прогрессивные ученые мира. Эта тема чрезвычайно важна, она снята, но совершенно неясно, что за зима, и полное молчание автора по этому поводу.
Предлагалось несколько решений этого вопроса: сделать после ухода всех из подвалов разрыв во времени, как прием – оказалось, что прошли и конец лета, и осень, и атомная зима перешла в настоящую.
Или:
Ларсен решает праздновать Рождество летом – раз на улице
Просто отбросить этот вопрос тоже можно: что сейчас и сделано. И очень жаль.
4. Что же в конце концов произошло на острове?
Авария ли это?
Если это авария, то весь сценарий полная липа. При аварии нечего создавать ничегонезнаниена острове. Не только Ларсену, любому ясно, что при аварии все выяснили бы, в чем дело.
Если это так, как в сценарии: авария, которую злые силы хотят выдать за начало войны, которая из-за этого вот-вот начнется, – все полная ерунда! Мир-то знает, что война не началась, – это люди на острове не знают – о чем вообще речь?
(Мы с вами понимаем, что тут авторы пошли на драматургию «неясности», чтобы создать картину всемирной катастрофы, но не смогли придумать, как это сделать!)
Вот тут-то и корень всех вопросов!
Нельзя ни в коем случае сохранять эту не новую в нашем искусстве «драматургию неясности», которая на деле в данном случае просто беспомощность.
И тут есть решение, при котором все или многие недостатки становятся достоинствами.
Что же произошло на острове?
Нет, вовсе не авария произошла на острове! Авария – это только пущенный слух. Произошел организованный чудовищный эксперимент, как последний этап подготовки к атомной войне. И вот теперь атомная война стала реальностью.
(Хиросима и прочие факты, атомные взрывы и т. д. – тоже эксперименты, бывали эксперименты и химической войны, и биологической – так что это вовсе не такая уж фантастика. Тем более что о необходимости новой Хиросимы говорят в НАТО все чаще и чаще.)
Что же это за эксперимент?
Это эксперимент «звездных войн» (как я предлагаю с самого начала), что тоже есть важнейшее укрепление политических позиций картины! Вот что выясняет Ларсен, вот что он осмысляет как ученый и рождающийся на глазах совершенно новый человек, с совершенно новыми подходами к жизни людей и общества, с совершенно новыми идеями.
Очень многое зависит от трактовки сцен режиссером. Создание этой новой реальности – особая заслуга режиссера, оператора и художников. Но кое-что в их решении не дали сделать. Одно столь существенно, что об этом стоит поговорить отдельно: панорама и общие планы начала фильма, где нет масштаба и где один раз на один день нужна тысячная массовка. Только такое решение даст масштаб катастрофы, ее убедительность, иначе вся камерность решения – не прием, а бедность и провинциальность. (А у картины, в случае удачи, будет большой прокат за рубежом.)
06.09.85 Пятница. Москва
А «Чучело» все идет и идет, а письма все прибывают и прибывают – несколько пачек писем пришло из «Литературки». Это очень интересно – вставить их в книгу, получится переписка с читателем.
Пришла «Юность» с публикацией, надо в первую очередь подарить Аверину и Шарапову. (Надо присовокупить к журналам благодарственные письма.)
Еду в Ленинград сниматься в ГАИшной картине, обещали хорошо заплатить. Но главное в том, что я неожиданно для Кости окажусь в Ленинграде. Этот мальчик – кандидат музыковедения, этот шизик-интриган. Он уже говорит, что я пью и завалил десять сцен. Десять сцен – это мило, у меня вообще нет десяти сцен.
09.09.85 г. Понедельник
Три дня в Ленинграде. Снялся в «Этике водителя». Что это, право, не знаю. Но режиссер и группа довольны. Сняли быстро и снимали всего по полдня (первый – до 16.00, а второй – до 15.00).
Говорил с Борисом Стругацким. Создалось впечатление, что он приехал спасать от меня Костю. Показалось даже, что это все разыграно. Он был готов к тому, что я предлагаю: и к эксперименту, и к космосу, и к героическому поведению Ларсена. Ответ на эксперимент – это будет картина рангом ниже, о звездных войнах, и не надо Ларсена-героя. Это картина о конце света, это символическая картина и т. д.
Вот тебе и Юрьев день! Если он настроен Лопушанским и Смородинской, то я еще понимаю, но если нет, то он, думается, застрял в современном мышлении где-то в семидесятых годах. Война уже идет, есть две стороны и нет третьей. Быть выше обоих сторон – это быть в стороне. Я понимаю, если бы он всерьез уважал то, что сделано Костей, – но он только «снисходит» к нашей работе и совершенно непосредственно толкует о том, что он ожидал худшего, а в материале есть замечательные вещи.
Я несколько пал духом. У Стругацкого все сложилось в голове в довольно стройную, хотя и уязвимую позицию. Это фильм о конце света, а финал с аварией – откровенная увертка. То, что Ларсен сохранил в себе человеческое, – вполне достаточно для подвига. А героя в фильме нет, герой – ситуация (т. е. конец света).
Мне это глубоко несимпатично – мне это, включая увертку с «надеждой», даже отвратительно. И если честно говорить, то в его размышлениях мне более всего нравится автор «Жука в муравейнике», «Трудно быть богом» и других замечательных книг. Все остальное в его рассуждениях мне претит.
Что делать, право, не знаю. Возникло вялое желание, чтобы это все кончилось.
1. Герой – ситуация? Плохо понимаю, что это такое. Могу себе вполне представить картину без основного героя, но, написав и сняв центральную фигуру, возложив на нее некие самые серьезные задачи, вряд ли можно толковать о герое ситуации. Ларсен оказывается рикшей, в коляске которого барски развалилась Ситуация. Я и толковал о том, что Ларсен в фильме – китайский рикша (только я его называл конферансье).
2. Остаться человеком – это то, что вроде бы объединяет мои позиции со Стругацким, но это только словесно. Он согласен лишь с тем, что можно остаться отцом, мужем, братом, соседом, но это, наверное, мало. Да и гражданином, милостиво соглашается Борис Натанович – вот в конце он поступает как гражданин. Итак, Ларсен – гражданин лишь местами. Оттого что: «А что можно сделать? Всё! Кончилось!» – вот его слова. Вспоминается анекдот: «Во время атомной войны надо взять простыню и, укрывшись ею, медленно ползти по направлению к кладбищу».