Помню, когда я поступил в театр «Современник» в 1969 году, первые мои гастроли были в Ташкенте. Почти все поехали на экскурсию в Бухару, а я то ли по лености, то ли по необразованности не поехал. Евстигнеев тоже не поехал. Я обрадовался, когда Женя предложил мне пообедать вместе с ним в чайхане. Меня в это время ввели на роль дядюшки в спектакль «Обыкновенная история». И после Козакова, первого исполнителя этой роли, играть было трудно, ничего не получалось. Но прежде всего, когда мы сели за столик, Женя сказал, чтобы я не очень переживал по поводу Бухары, что мы туда не поехали: «Вон видишь, киосочек стоит, „Союзпечать“ называется, — сказал он. — Так вот. Мы там купим открыточки с видами этой самой Бухары, и полный порядок. Будем знать больше, чем они». Да, ему, вероятно, с его интуицией и фантазией достаточно было и открыточки.
Налили, выпили. Женя делал это просто и красиво. Я никогда не видел его пьяным или похожим на пьяного, хотя застолье он любил. «А дядюшку играй репризно», — сказал он. «Как?» — переспросил я. «Репризно», — повторил он. При слове «реприза» всегда возникают в воображении клоуны в цирке, выкрикивающие
сомнительные остроты, эхом прокатывающиеся по арене. Это совсем не сочеталось ни с МХАТом, ни со Станиславским. Я смотрел на него вытаращенными глазами. «Репризно», — снова повторил Женя. И показал прямо за столиком несколько сцен, сыграв и за дядюшку, и за племянника. Это было потрясающе! И это было именно репризно! Ярко и смешно, грустно и весело. Поклоунски, только по-настоящему. Женя точно воспринимал всё, проживал за двоих. Легко, без напряжения. Потом мгновенно, по-компьютерски перемалывал услышанное — и ответ был яркий, сочный, живой. Да, репризно, и ничего плохого тут нет! Все хорошие артисты — клоуны. Женя был клоуном великим. Повторить это я, конечно, не мог. Только теперь, спустя двадцать с лишним лет, я понимаю, что это значило.
Он любил мои эпиграммы: записывал себе на магнитофон, почти все знал наизусть. Понимал, что я их пишу не со зла, — они другими и быть не могут.
Он был всегда сдержанным, жаловаться не любил, всё носил в себе. Была слава, но жизнь была совсем не проста…
И что самое странное и удивительное: не складывалось в театре — во МХАТе. Выражаясь футбольным языком, МХАТ недооценивал возможности центрального форварда, ставя его в полузащиту или просто не заявляя его на игру. И пошли инфаркты, один за другим.
Смею сказать, что он меня любил. Однажды, на съемках фильма «Ночные забавы» — а это был его последний фильм, который вышел за месяц до Жениной кончины, — он сказал мне в костюмерной, завязывая галстук, тихо, как будто самому себе: «Понимаешь, я сегодня эту сцену не смогу сыграть как надо. Там всё проходит через сердце, а я, понимаешь, боюсь его сильно перенапрягать. Боюсь, черт возьми». Но играл он сердцем, до мурашек. По-другому он не мог. Он был великий артист…
…Машина заезжала за мной, потом мы ехали за Женей к Белорусскому — оттуда ближе к Останкино. Женя уже стоял у дома, всегда вовремя: в кепочке, в спортивной курточке, элегантный, молодой, с сумкой наперевес.
НА СМЕРТЬ АЛЕКСЕЯ ГАБРИЛОВИЧА
Живых всё меньше в телефонной книжке,Звенит в ушах смертельная коса,Стучат всё чаще гробовые крышки,Чужие отвечают голоса.Но цифр этих я стирать не будуИ рамкой никогда не обведу.Я всех найду, я всем звонить им буду,Где б ни были они, в раю или в аду.Пока трепались и беспечно жили —Кончались денно-нощные витки.Теперь о том, что недоговорили,Звучат, как многоточия, гудки.
III
ТЕАТР
Но мир — не плод воображенья,
Здесь есть земные плоть и кровь,
Здесь гений есть и преступленье,
Злодейство есть и есть любовь.
МИЗАНСЦЕНА
Всем известно, Жизнь — Театр.Этот — раб, тот — император,Кто — мудрец, кто — идиот,Тот — молчун, а тот — оратор,Честный или провокатор,Людям роли Бог дает.Для него мы все — игрушки,Расставляет нас с небес…Александр Сергеич Пушкин,А напротив — Жорж Дантес!
* * *
У лживой тайны нет секрета,Нельзя искусственно страдать.Нет, просто так не стать поэтом.Нет, просто так никем не стать…Кто нас рассудит, Боже правый,Чего ты медлишь, что ты ждешь,Когда кричат безумцы: «Браво!» —Чтоб спели им вторично ложь.И есть ли истина в рожденьи,А может, это опыт твой,Зачем же просим мы прощенья,Встав на колени пред Тобой?И, может, скоро свод Твой рухнет,За всё расплатой станет тьма,Свеча последняя потухнет,Наступит вечная зима.Уйми печальные сомненья,Несовершенный человек,Не будет вечного затменья,Нас не засыплет вечный снег.И просто так не появиласьНа свете ни одна душа.За всё в ответе Божья милость,Пред нею каемся, греша.Но мир — не плод воображенья,Здесь есть земные плоть и кровь,Здесь гений есть и преступленье,Злодейство есть и есть любовь.Добро и зло — два вечных флагаВсегда враждующих сторон.На
время побеждает Яго,Недолго торжествует он.Зла не приемлет мирозданье,Но так устроен белый свет,Что есть в нем вечное страданье,Там и рождается поэт.
ТЕАТР
Театр! Чем он так прельщает,В нем умереть иной готов,Как милосердно Бог прощаетАртистов, клоунов, шутов.Зачем в святое мы играем,На душу принимая грех,Зачем мы сердце разрываемЗа деньги, радость, за успех?Зачем кричим, зачем мы плачем,Устраивая карнавал,Кому-то говорим — удача,Кому-то говорим — провал.Что за профессия такая?Уйдя со сцены, бывший маг,Домой едва приковыляя,Живет совсем, совсем не так.Не стыдно ль жизнь, судьбу чужую,Нам представлять в своем лице!Я мертв, но видно, что дышу я,Убит и кланяюсь в конце.Но вымысел нас погружаетТуда, где прячутся мечты,Иллюзия опережаетВсё то, во что не веришь ты.Жизнь коротка, как пьесы читка,Но если веришь, будешь жить,Театр — сладкая попыткаВернуться, что-то изменить.Остановить на миг мгновенье,Потом увянуть, как цветок,И возродиться вдохновеньем.Играем! Разрешает Бог!
ГАМЛЕТ
Нет, Гамлет, мы неистребимы,Пока одна у нас беда,Пред нами тень отцов всегда,А мы с тобой — как побратимы.Решая, как нам поступить,Пусть мы всегда произносилиСомнительное слово «или»,Но выбирали только «быть».
ПОЛЕ
М. Козакову, режиссеру
телефильма «Случай в Виши»
Я — поле, минами обложенное,Туда нельзя, нельзя сюда.Мне трогать мины не положено,Но я взрываюсь иногда.Мне надоело быть неискреннимИ ездить по полю в объезд,А заниматься только рысканьемУдобных безопасных мест.Мне надоело быть безбожником,Пора найти дорогу в Храм.Мне надоело быть заложникомУ страха с свинством пополам.Россия, где мое рождение,Где мои чувства и язык,Мое спасенье и мышление,Всё, что люблю, к чему привык.Россия, где мне аплодируют,Где мой отец и брат убит.Здесь мне подонки вслед скандируютЗнакомое до боли: «Жид!!!» И знаю, как стихотворение,Где есть смертельная строфа,Анкету, где, как преступление,Маячит пятая графа.Заполню я листочки серые,На всё, что спросят, дам ответ,Но что люблю, во что я верую,Там нет таких вопросов, нет!Моя Россия, моя Родина,Тебе я не побочный сын.И пусть не всё мной поле пройдено,Я не боюсь смертельных мин.
АРТИСТ
Артист — я постепенно познаю,Какую жизнь со мной сыграла шутку злую:Чужую жизнь играю, как свою,И, стало быть, свою играю, как чужую.
ЯЙЦО
Всех породило яйцо,Мы вышли из его пеленок —Кто с человеческим лицом,А кто-то с клювом, как цыпленок.Так начинался маскарад,Как ловко кто-то всё придумал!И на скорлупочный нарядНадел и маски, и костюмы.Кто первым был, в конце концов,Яйцо иль курица, — неважно,И хрупким было то яйцо,И курица была отважной.И гладок был яйца овалИ силуэт безукоризнен,О, смертников великий бал!Под каждой маской — тайна жизни.