Я пришел дать вам волю
Шрифт:
— Как это — бог ихный? — не понял Стырь.
— А чей? Твой, что ли?
— Наш тоже… Исус-то.
— Бог-то, он, можеть, и наш, да попы — ихные. А за кого попы, за того и бог. А то ты не знаешь, старый человек! Не насмотрелся за свою жизнь?.. Вот я и спрашиваю: возьмут они и выйдут встречь нам с иконами? Как тада?
Есаулы молчали. Положение, в какое поставил атаман казачье войско, нелегкое. Непонятно, как тогда? Не было вроде такого. Что-то не помнили казаки, чтобы когда-нибудь…
— Не было так никогда, — сказал Иван.
— Не было? — ожесточался Степан. —
— Давайте дело говорить! — уклонился было Ларька Тимофеев. — Про иконы какие-то затеяли…
— Это — дело! — сердито сказал Степан. И кулаком пристукнул в столешницу. — Я спрашиваю: как быть, еслив бояры и попы…
— А кто нас ведет?! — тоже вдруг обозлился Ларька. — Стенька Разин, я слыхал? Вот я и спрашиваю Стеньку: как нам тада быть, Стенька?
— Ты не вали все на меня. Я вас спрашиваю! И велю отвечать: как быть?
Вдруг дверь открылась, и вошел Матвей Иванов.
Все оглянулись… Опешили: никто не ждал такого.
Матвей с необъяснимой смелостью прямо шел к столу и смотрел на атамана. Как-то даже насмешливо смотрел.
— Загадки загадываешь, атаман, а ответ не знаешь. А заговорил ты про самое главное… Вот слушайте, как быть. — Матвей серьезно оглядел всех. С особенным значением поглядел на атамана. Вообще, кажется, Матвею нравилось учить. Так нравилось, что он страх забыл. — Тут вас, казаки-атаманы, могут легко поймать. Вышлют на вас баб, да стариков, да мужиков глупых с иконами… Да и даже пусть не вышлют, а наперед накликают на вас хулу божью: и выйдет, что вы — враги человеческие, а ведет вас сам сатана под видом Стеньки Разина… А идете вы — всех бить и резать. Вот где беда-то! Тут вам и конец. С войском воевать можно, войско можно одолеть, народа не одолеешь. Татарин — не этот татарин, а тот, старинный, — он посильней вас был, а застрял: с народом пошла война. Гиблое дело.
— Какой же ответ? На загадку-то… Ты знаешь? — спросил Стырь, крайне заинтересованный.
— Знаю. Оттого и зашел… Можеть, батька и убьет меня после, но уж не подсказать вам — это будет мой грех. Скажу, потом делайте как знаете. Ответ такой, казаки-атаманы: надо вам вперед попов и бояр рассказать мужику: идете вы делать божье дело. Как Христос учил? Скорей верблюд пролезет в игольное ушко, чем богатый попадет в рай. Вот весь и сказ: поднялись на богатых, а бедных идем заслонить от притеснителев… Вот. Нас, мол, можеть, сам господь бог послал.
— Это мы без тебя знаем, как говорить, — сказал Ларька ехидно. — Монах нашелся…
— Вы знаете, надо, чтоб мужик тоже знал. Вот это я и хотел сказать.
— Все? — спросил Степан, странно глядя на Матвея, не то удивляясь на этого человека, не то любуясь весело.
— Все. Запомните, что сказал. А то вам плохо будет.
— Спаси бог! Как можно не запомнить… Теперь я сделаю, чего не сумел давеча. — Страшно сдвинув брови, Степан потянул из-за пояса пистоль… Ус мгновенно развернулся и ногой загреб табурет под Степаном. Табурет вылетел; Степан упал. И, сидя на полу, направил пистоль на Уса…
Ус побелел. Но ни один мускул не дрогнул на его добром
Степан поднялся… Сунул пистоль за пояс.
— Там же пули нет, — сказал неохотно. — Уставились… Поиграть нельзя с дураками. — Видно, ему самому противной стала эта «игра» — надоело: все утро сегодня он то и дело хватается и хватается за пистоль. Сам как дурак сделался. — Поплыли дальше. — Степан поднял табурет, сел, поглядел на дверь…
Матвея в приказной избе уже не было. И никто о нем больше не напомнил, не сказал ничего. Утро какое-то кособокое вышло; утро-то какое — победное, а все чем-то да омрачается.
— Дальше так дальше, — беспечным голосом сказал Ларька.
— Куда плывем-то?
— Только одно хочу вам сказать, и запомните: все, что тут счас сказал Матвей, — это истинная правда. — Степан помолчал, чтоб как следует вникли в его слова. — Мне только обидно, казаки-атаманы, что мужицкая голова оказалась умней… ваших. — Не сказал «наших», сказал — «ваших». — А я от вас добивался… Это наука вам. — Степан подумал и все-таки добавил: — И мне тоже. Давайте корень копать… Ишо один наказ: мы на войне, ребятушки, и нечего кажный раз по сторонам оглядываться — то пришибли кого сгоряча, то… в икону попали. Да как же без этого? На войне-то!.. Вы што?
9
Два казака на небольшой верткой лодочке гребли изо всех сил вниз по течению. Видно, старались держать ближе к берегу — к кустам. Переговаривались сторожко.
— Сколь нащитал?
— Триста набрал в голову и сбился. С тыщу будет. Двенадцать пушек.
— Смело они… развалились, как так и надо.
— Не знают, потому и смело.
— Хоть бы стереглись маленько…
— Не пуганные ни разу.
— Оно и мы-то — ждем, что ли, их? Я слыхал, они ишо где-то из-под Казани только-только выворотились… А они — вот они, голуби, пузы уж тут греют.
— Где теперь батька-то?
— В приказе небось? А где, поди?.. Там.
— Будет дело… Откуда, думаешь: с Москвы?
— С Москвы, должно. С казанскими вместе. Эх, разгуляться-та-а! Аж слюни текут. Накрыть можно… как кутят ситом.
— Даст бог, накроем.
Совет кончился; атаманы, есаулы расходились из приказной избы.
— Иван, огляди стены, — велел Степан. — Возьми Проньку с собой — ему тут головой оставаться. Подбирай вожжи, Прон: людей зря не обижай, не самовольничай — кругом все решайте…
Ус шел со Степаном.
— Калган не болит? — спросил Ус просто.
— Нет.
— А то пойдем, у меня четверть доброго вина есть. У воеводы в погребе нашли. Ха-арошее винцо!
Степан думал о другом.
— Где счас Матвей твой? — спросил он.
— Тебе зачем? — насторожился большой Ус.
— Надо повидать его… Не бойся, худа не сделаю.
— Со мной он вместе. Смотри, Степан… тронешь его — меня тронешь. А меня за всю жизнь никто ни разу не мог тронуть. Не нашлось такого.
Степан с усмешкой посмотрел на Уса: