Я присмотрю за тобой
Шрифт:
— Сергей, — Ира собралась с духом и, когда актер занял свое место, серьёзно посмотрела на него, — мне очень приятна ваша забота, но вы ставите меня в неудобное положение.
— Да брось, — он завёл машину. — Это все ерунда. Свои люди — сочтемся.
Ира откинулась на спинку сидения и отвернулась.
Зачем она ему?
Зачем все это внимание, ведь ничего же не выйдет, и они окажутся в тупике.
Уже оказались.
Но Ира молчала. В этом тупике, вопреки здравому смыслу, она хотела задержаться.
Сергей мыл полы на совесть. Дабы избежать неловкого молчания, он включил музыку на своем смартфоне и таскал его из кабинета в кабинет. Ира ходила за ним и вытирала пыль. Клонило в сон, да так, что она едва не отключилась, протирая подоконник и прижавшись лбом к стеклу. Николай Михайлович в край утомил её своим "фейерверковым" настроением. Он, как увидел Сергея, так и застыл с открытым ртом. Потом были фотографии, автографы, расспросы, звонки жене и детям. Сергей великодушно поговорил со всеми и даже спел — красиво и душевно песенку про добро из какого-то детского фильма. Но кое о чем попросил и он сам.
— Только никому не говорите, чем я тут занимался. Сами понимаете, раздуют историю до небес. Девочке прохода давать не будут.
— Да, конечно, понимаю! — Николай Михайлович тряс руку Сергея. — Какой же вы человек! А говорят — звезды все нос задирают. Мировой вы человек! Да вы пейте чаек, пейте! И печенье берите.
Ира молча наблюдала за Сергеем. Он и правда ни разу за весь почти час общения с Николаем Михайловичем не выказал недовольства, не бросил в сторону охранника раздраженный взгляд, не закатил глаза. Со стариком он был таким простым, таким… понятным. И вот теперь, тихо подпевая себе под нос, актёр орудовал шваброй, аккуратно собирая мусор и не оставляя ни сантиметра пыли. Он даже протер плинтуса…
— Не устали? — слабо улыбнувшись, спросила Ирина, отстраняясь от прохладного стекла и складывая тряпку.
— Нет, что ты, — Сергей выпрямился, развел плечи, откинул голову назад. — Но швабра коротковата. А ты как?
Он обернулся. Ира, прищурившись, смотрела не него, и улыбка не желала сходить с губ. Он здесь, в её разбитой жизни, в её яви упущенных возможностей, в её наполненном страхами одиночестве. Он здесь, и ей хорошо. Но что делать, чтобы было хорошо и ему?
— Может, наденете все-таки перчатки?
— Каким образом? Они слишком маленькие.
— Есть побольше.
— Нет, в них неудобно, — ответил актер, опуская швабру в ведро.
— Сергей, — Ира запнулась, раздумывая, не слишком ли неуместной будет сейчас её просьба.
— Да? — он снова посмотрел на неё.
— А вы можете спеть ту песню…, - под его взглядом она окончательно смутилась и, покраснев, отвернулась к окну. — Хотя нет, не надо. Это я так… Песня хорошая… Из детства…
В отражении на стекле она увидела, как Сергей, пожав плечами, снова занялся мытьем полов.
— Спроси у жизни строгой, какой идти дорогой…*
Ира вздрогнула от звука его голоса в пустой аудитории и закрыла глаза.
Неужели так читать стихи и петь учат в Театральном? Или это талант, когда песней, словно некой формой заклинания, человек способен изменить тонкий мир вокруг и внутри внемлющих ему людей? Наверное, только так и можно почувствовать душу. Наверное, только так и можно к ней прикоснуться.
— Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра.
_____________
песня "Дорогою добра" из к/ф "Маленький Мук"
Глава 10
Свеча дрожит в трясущихся руках матери, и язычок пламени, будто танцуя, тянется то в одну сторону, то в другую. Мать прикрывает огонёк ладонью, пытаясь защитить от ветра. Но он все равно гаснет. Мать зажигает его снова и снова.
Когда свеча горит, кажется, что вокруг очень темно. В храме на самом деле царит сумрак. Из распахнутых дверей летит порывистый ветер и несёт с собой терпкие запахи трав, пыли и дождя. К концу лета вернулись грозы.
Священник нараспев читает молитву. Что-то про избавление от вечных мук.
Вечные муки — ей? А что полагается тому, кто её убил?
Воск капает на руку. Сергей только крепче сжимает толстую свечу. Та гнется. Мать чуть поворачивается к нему и протягивает свободную руку. Он отдаёт свечку и уходит.
Небо затянуто тучами. Стрижи чёрными всполохами мелькают у куполов.
Сколько лет прошло?
Двенадцать.
Двенадцать лет. А он помнит каждое мгновение того бесконечного дня.
— Сережа! Сережа! — мать кричит в трубку так, что он сразу все понимает. — Сережа! Они говорят про экспертизу, какой-то тест! Что делать теперь, Сережа?!
Он кладет трубку, спускается на первый этаж огромного коттеджа и берет ключи от своего мерседеса.
— Сергей? — Инесса читает журнал, сидя на диване. — В чем дело?
— Сашу нашли, — сдавлено отвечает он.
Её искали месяц.
А она всё это время была в лесу. В сторожке.
— Я могу…
Он закрывает дверь и, не дослушав, бежит. Сначала к машине, потом к матери.
— Понимаете, опознание провести невозможно.
— Но… Если это не она… Мы должны её увидеть.
Когда мать выводит психолог, майор протягивает ему фотографию с места обнаружения тела.
— У нас есть веские основания полагать… Серьги… Цепочка? Нет, цепочки нет…
Это была она.
Сестра матери завешивает зеркало.
Мать в чёрном. Год, два, три.
Он с Инессой. Год, три, семь.
Сашки нет. Год, семь, двенадцать.
Ветер затихает, и начинается ливень.