Я с тебя худею
Шрифт:
Я не могу говорить несколько минут и отворачиваюсь, чтобы больше не видеть не преподавателя, ни Соколова. Позор, какой позор!
Прихожу в себя и хватаюсь за коктейль с твердым намерением напиться. Если раньше у меня были сомнения, то теперь меня уж точно ничего не удержит.
— Что там с твоим кризисом? — напоминает Соколов, придвигаясь ближе. У того, кто стоит за пультом и ставит музыку видимо что-то со слухом. Он решает, что она звучит недостаточно громко и накручивает рычаг на максималку. — Это ему
Я смущаюсь каждый раз, когда Леша наклоняется к моему уху. Его близость вызывает во мне ощущения, которые я никогда прежде не испытывала. Он сидит ко мне вполоборота, как будто загораживает своим телом от толпы людей вокруг. Мы оказываемся в маленьком тесном мирке, и я чувствую себя в безопасности за его широкими плечами.
— На меня как-то внезапно навалилась куча обязанностей, — я с благодарностью смотрю на него. Кто и кого в действительности спасает в этот вечер? — Поначалу в «Цензорах» я занималась только редакцией. Потом начала читать авторов, которых В-виктор Максимович отбирает для нас…
Произнося имя Аксенова у меня язык заплетается, Леша хмурит лоб, так что на нем образуется одна большая вертикальная морщинка. Может, ему кажется, что он отлично справляется с эмоциями и не показывает никакого отношения к мужчине, который мне нравится, но я-то вижу, что это не так.
Не знаю, что меня побуждает на это, но я поддаюсь порыву и тянусь к лицу Соколова. Касаюсь пальцами морщинки на его лбу и нежно разглаживаю. Леша перестает дышать и смотрит на меня не моргая до тех пор, пока я не убираю руку от его лица.
— Что это было? — тихо говорит он, я почти не слышу, буквально читаю по его губам, от которых, кстати, не могу оторвать глаз.
Я пожимаю плечами и прячусь за стаканом с коктейлем. Делаю глоток уже осторожно. Нового кашля я точно уже не переживу. Лед из коктейля внезапно падает мне на губы, летят брызги… Я закрываю рот рукой и в ужасе смотрю на Лешу. Он определенно это видел.
— Ты — ходячее стихийное бедствие! — он закатывается смехом и берет еще одну кипу салфеток, но не отдает мне в руки, а начинает вытирать мои губы и подбородок.
— Клянусь, ты — единственный, кто застает меня в самых позорных ситуациях!
Я замечаю Аксенова, который в этот момент смотрит на меня, на то, как мое лицо кто-то заботливо вытирает салфеткой. Он сначала искренне удивляется, а потом широко улыбается, как будто бы радуясь за меня. Только вот мне не очень-то и радостно. Или становится все равно на то, что он подумает…
— Серьезно? — Соколов прищуривается, возвращая мое внимание к себе, и кажется, не веря моим словам. — Почему так происходит, не знаешь?
Пожимаю плечами, когда он убирает салфетки, но продолжает смотреть на меня. Я смело отвечаю на его взгляд, ставлю руку локтем на стол и подпираю подбородок кулаком.
— Меня больше удивляет то, что тебя это не отталкивает…
– А, почему это должно меня оттолкнуть? — он моргает, похоже даже оскорблен моими словами.
— Ну, не знаю. Наверное, любой парень уже давно бы убежал прочь после того, как девушку стошнило на него прямо после… п-поцелуя.
— И кто бы я был после этого?
Я не отвечаю, глазею на его губы и представляю какие они на вкус. Скорее всего, мятно-клубничные, как и лимонад, который он недавно пил.
— Похоже, ты знаешь меня намного хуже, чем я — тебя.
— Тогда давай это исправим, — слова вылетают раньше, чем я успеваю сообразить.
Мой голос звучит по-другому, хрипло и одновременно приторно, если такое сочетание вообще возможно. Брови Соколова взлетают вверх, он смотрит на меня как будто впервые видит.
— Отличный коктейль, надо было брать двойной! — он улыбается, как Чеширский кот, довольный и хитрый. — Ты со мной только что заигрывала, ты в курсе?
— Я? Не-е-ет!
От моего активного мотания головой он еще больше заливается смехом.
— Заигрывала, заигрывала!
Я касаюсь обеими руками своих пылающих щек и смеюсь:
— Прости, коктейль, походу, оправдывает свое название.
— Еще будешь?
Киваю, чересчур рьяно, чем еще больше смешу Соколова. Он возвращается с вторым таким же коктейлем. От льда стакан весь покрыт испариной.
— Это — последний, — Леша садится рядом, но отстраняется, и я больше не чувствую тепла его тела рядом со своим. — А пока пьешь, рассказывай дальше. Что тебя добило сегодня? Раньше ты никогда не жаловалась на «Цензоров».
Я гляжу на него, чувствуя небольшую холодность. Как будто он не только лед в стакане с коктейлем принес, но и в наши душевные посиделки. Мне это не нравится.
— В общем, — провожу пальцем от края стакана вниз до дна, и смотрю на образовавшуюся полосу, как завороженная. — Сегодня на меня свалилась еще и обязанность писать обзоры. А я не умею этого делать, как выяснилось.
— Тебя, как перфекционистку, парит, что ты чего-то не умеешь?
— Нет, — мотаю головой, — меня парит то, что, когда я об этом рассказала, меня не поняли. И даже не попытались услышать.
— А что сложного в том, чтобы написать обзор? — Леша, кажется хочет по-настоящему вникнуть в мою проблему и меня это удивляет. Приятно удивляет.
— Технически… — не знаю, с чего начать и думаю, а потом продолжаю, — у нас есть левое и правое полушарие. Одно отвечает за творческое, за иррациональное. Другое — за анализ и рациональность. Мы редакторы анализируем, а потому мы не творим.
— А я думал, что обзор — это и есть анализ текста.
— Ну… в общем-то ты прав, — кажется, я потеряла логику своего же рассказа и еще несколько секунд собиралась с мыслями. — Но надо же этот анализ как-то красиво преподнести, а я не умею!