Я с тебя худею
Шрифт:
Обрывки разговоров с его родителями в больнице и мои переписки с Тимуром вмиг объединяются в одну картинку. Черт!
— Ты правда поедешь в Москву? — мой голос звучит отчаянно, и я даже не пытаюсь спрятать чувства, которые испытываю в данный момент.
— Перееду, — поправляет он, выпрямляется и смотрит на меня изучающим взглядом. — Только не говори, что это такая неожиданность для тебя. Ты же сама прекрасно все слышала.
— Но я… — осекаюсь, подавляю ком подкативший к горлу, и пытаюсь собраться с мыслями. — Я не думала, что
— Я и так пропустил все сроки подачи заявления, нужно наверстывать упущенное и готовиться к экзаменам.
Милаш остается лежать на траве и наблюдает за нами, философски переводя взгляд с меня на хозяина и обратно. Он лениво зевает и укладывает морду на лапы, собираясь спать. Счастливчик!
— А куда ты хочешь поступать? — прячу руки в карманы, чтобы скрыть небольшой тремор, хотя мне кажется меня уже всю бьет мелкая дрожь.
— Хочу? — Леша брезгливо морщится. — А кто и когда спрашивал, чего я хочу? Я должен поступить на архитектурный, чтобы строить дома вместе с отцом. Он наконец дождался моего факапа и быстро все устроил.
Не представляю, чтобы мама запрещала мне решать что-то, касаемо моего будущего или заставляла делать что-то против моей воли. Я чувствую огромный прилив благодарности.
— И ты не можешь отказаться? — я выгляжу, как обиженный ребенок, и злюсь на себя за это.
— Нет, Ермакова, не могу.
— Почему?
— Потому что я дал слово.
— Но ты ведь не хочешь уезжать.
— Срываться и пить до потери сознания я тоже не хотел…
Пару минут назад он сиял от счастья, а теперь выглядит так, будто кто-то взял и опустил рубильник с его эмоциональным настроением до самой нижней отметки. Я и сама чувствую себя точно так же.
Соколов медленно приближается ко мне и обнимает. Перестаю дрожать от тепла его рук на своей талии, и от всего его тела, прижавшегося к моему. Эти ощущения так чудны для меня, но так… приятны!
Я утыкаюсь лицом ему в грудь и что-то бессвязно бормочу.
— Хэй? Ты чего? — зовет он, но я не отвечаю.
Это неправильно! То, что делает с ним отчим. То, что ему приходится бросать здесь все, что он так любит и уезжать в столицу. А особенно то, что я останусь тут без него в тот момент, когда поняла, как же классно, когда он рядом.
— Ты же не собираешься плакать? — он заставляет меня поднять голову и посмотреть ему в глаза.
— Я, вообще-то, пьяная, могу себе позволить! — надуваю губы, действительно намереваясь дать волю слезам, но Соколов не позволяет опомнится и кусает меня за нижнюю губу. — Ай, больно!
— Будешь реветь, я тебя всю искусаю! — рычит он и крепко стискивает меня в своих ручищах. — И никакая ты не пьяная, ты еще несколько часов назад протрезвела!
— Разве? Ты же говорил, что из-за меня тебе даже за руль садиться опасно!
— Я снова тебя троллил, Ермакова! Скоро ты научишься различать, когда я шучу, а когда нет?
— Никогда! Это невозможно!
Он снова веселеет и мне становится чуть легче. Но я все же не могу настолько быстро перемениться, как он.
– А, на счет твоего отъезда в Москву ты тоже пошутил? — у меня наверняка сейчас такой взгляд, как у кота из «Шрека».
Соколов мотает головой и не отрывается от моих глаз, которые снова наполняются слезами.
— А ты думаешь, почему я так тянул вот с этим? — он касается моих губ своими, оставляет на них нежный поцелуй. — Знал, что, сделав это хотя бы раз, уже не смогу остановиться… — Я хмурюсь, желая получить вразумительное объяснение, но он вдруг прыскает от смеха и добавляет: — Наверное, поэтому у меня такие проблемы с алкоголем!
— На тебя так сильно повлияла эта история с Филиппом?
— Не просто повлияла, она разрушила мою жизнь. И делает это снова.
На языке вертятся банальные фразы, типа «мне так жаль» или «все будет хорошо» и ничего, совершенно ничего другого не могу придумать. Как это бесит!
— Не парься, Ермакова, — он улыбается, но улыбка не касается его глаз. — У меня осталось несколько минут прежде чем уехать на работу. И разговоры — последнее на что мне хочется потратить это драгоценное время.
— Сначала, обещай мне кое-что, — прошу я и решительно смотрю на него. — После работы ты вернешься сюда и…
— Не просто обещаю, а торжественно клянусь, — перебивает он, поигрывает бровями и тянется ко мне с явным намерением поцеловать. Я останавливаю его, закрыв его рот своей ладонью.
— Ты не дослушал!
— В этом и смысл: согласиться с той частью уговора, которая меня полностью устраивает.
— Ты можешь побыть серьезным хотя бы секунду?
— Нет, я очень спешу.
— Я тебя сейчас сама покусаю!
— Ни в чем себе не отказывай.
Закатываю глаза. Не знаю, как заставить его выслушать меня. Он нарочно избегает серьезного разговора, и я это чувствую.
— Ты сказал, что Фил хочет поговорить.
Соколов замирает и не двигается, не смотрит на меня, а прожигает взглядом. У него напрягаются скулы, а на шее проступают вены. Я быстро договариваю, чтобы он не успел перебить меня снова:
— А я обещала пойти с тобой! Сегодня вечером мы сделаем это. Вместе!
У Леши расширяются глаза, как будто я предложила похоронить его заживо или что-то похуже. То, чего он боится больше всего на свете.
— Я не могу…
Чувствую себя садисткой, предлагая ему сделать это так скоро, но я почему-то уверена, что это нужно сделать и все тут. Но не могу же я ссылаться просто на интуицию, раз уж других доводов у меня нет.
— Это — лучшая возможность оставить все в прошлом и начать новую жизнь, — не самый мотивационный аргумент, но какой есть. — Когда ты уезжаешь?
— В конце этой недели.
У меня сердце сжимается от осознания, что он уедет настолько скоро. Стараюсь побороть дрожь в голосе и говорю с нажимом.