Я - Шарлотта Симмонс
Шрифт:
— Нет, ну это просто невероятно! — воскликнула Шарлотта все с той же улыбкой и с изумлением в глазах. «Все, что угодно, лишь бы больше не… не чмокаться с ним!»
Эдам же был настроен очень серьезно.
— Шарлотта… — Тут ему даже пришлось прокашляться, чтобы голос не был совсем уж похож на металлический скрежет. — Почему бы нам не заглянуть ко мне? Посидим, поговорим наконец. Мне так много нужно тебе сказать. Это ведь недалеко. Прогуляемся… Потом я тебя провожу обратно.
На этот раз его приглашение застало Шарлотту врасплох. Эдам даже оживился, заметив некоторую неуверенность на ее лице, но буквально через секунду девушка, не теряя времени на поиски подходящего предлога, сказала прямо:
— Я не могу.
Прозвучало это, конечно, не слишком вежливо и, может быть, даже болезненно
— Почему? — спросил Эдам.
— Мне заниматься надо. У меня завтра утром контрольный опрос по нейрофизиологии. — Ложь чистой воды. — Я и так должна была готовиться весь вечер, а мы засиделись у Эдгара.
— Ну может быть, хотя бы ненадолго? Это и правда близко. — В голосе Эдама звучала уже ничем не прикрытая мольба.
— Нет, Эдам! — сказала она твердо, но заставив себя улыбнуться. — Это очень важный для меня предмет! А на контрольной нас гоняют в хвост и в гриву.
— Ну… ладно. Я только хотел… — Не договорив, он шагнул вперед, словно все же надеясь удержать Шарлотту. На лице Эдама застыло такое выражение, определение которому Шарлотта могла дать только методом от противного: это была полная противоположность уверенности и спокойствию. При этом он снова подергал очки на переносице, но на сей раз решился все же снять их. Что ж, такой жест можно было ясно рассматривать как признание в своих чувствах.
Шарлотта на короткий миг ткнулась губами в губы Эдама, а затем, чтобы избежать этих странных поцелуев, чуть повернула голову и прикоснулась щекой к его щеке. Он начал было снова дергаться нижней частью тела, но девушка быстро выскользнула из его объятий, всем своим видом давая понять, что ей невыносимо тяжело расставаться с ним. Ее улыбка словно возвещала: ей так хотелось бы остаться, но учеба… сам понимаешь, учеба, поэтому приходится себя сдерживать.
— Эдам, я пойду. Извини, но мне действительно пора. — Еще не договорив, Шарлотта уже развернулась и пошла по направлению к общежитию. Главное — не дать ему опомниться, чтобы он не полез опять с поцелуями.
— Шарлотта.
По тому, каким голосом и с какой интонацией он произнес ее имя, она поняла, что лучше остановиться. Она оглянулась и увидела, как Эдам беззвучно, одними губами произносит заветную, безошибочно угадываемую даже в ночном полумраке фразу: «Я люблю тебя». Явно перестраховываясь, он изобразил эти слова при помощи излишне акцентированной артикуляции. Его губы, подбородок и язык двигались настолько энергично и размашисто, что Шарлотте показалось: она разглядела не только зубы Эдама, но и всю его ротовую полость и даже глотку. Замолчав, он помахал ей рукой и печально, но в то же время светло улыбнулся. Очки он уже вновь успел водрузить себе на нос. Близорукость, машинально отметила Шарлотта, очки для дали.
Она помахала Эдаму в ответ, а потом с точно такой же печальной и светлой улыбкой поспешила к увитой плющом арке.
Впервые за все время учебы в Дьюпонте этот двор показался ей таким уютным, комфортным и в то же время таким восхитительным, роскошным — просто раем на земле. Даже подсвечен он был, как показалось Шарлотте, не так, как всегда Игра света и тени именно сегодня превратила его в настоящий древний замок. По-особенному, не так как обычно, выглядели даже кирпичные и облицованные камнем стены корпусов.
Никогда в жизни Шарлотта еще не испытывала такого блаженного смятения. Ей было легко и хорошо, и в то же время она не знала, что делать. Общение с мутантами подсказало ей, как, оказывается, можно жить… возвышенно… как, оказывается, можно испытывать ненасытную жажду знаний, как можно все время находиться в поиске, как можно, даже отдыхая, продолжать исследовать мир, постигать его структуру, механизмы взаимодействия его частей, его психологию и физиологию… Какой прекрасный вечер они ей подарили! Ей так хотелось влюбиться в Эдама. В конце концов, из всех мутантов он ведь самый симпатичный. Нет, Эдгар, конечно, в принципе тоже ничего, но слишком уж толстый, вся красота жиром заплыла, и чересчур серьезно он ведет себя для парня с такой детской внешностью. Шарлотта даже улыбнулась, вспомнив, как солидно он пытался выглядеть — аристократически откидываясь на спинку шикарного «слоновьего» кресла. Да ведь он… точно, осенило Шарлотту, он старается вести себя, как те самые презираемые им крутые. Эдгар — просто копия Хойта, раскидывающегося в персональном кожаном кресле в сейнтреевской библиотеке без книг. Оба они при этом тщательно изображают на лице полное безразличие к окружающим и ко всему происходящему. Безразличие — это самое точное слово, которое характеризует Хойта, и тем не менее на самом деле далеко не все ему безразлично, и если он признавал что-либо или кого-либо важным, то действовал решительно и был готов на все, до чего ему было дело. Вспомнить хотя бы, как он полез в драку с парнем чуть ли вдвое крупнее него по росту… и все ради нее.
Шарлотта чувствовала себя смущенной — но это не мешало ей летать как на крыльях.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Что с того?
Следующее утро выдалось мрачным, сырым и промозглым. Резко похолодало, и к тому же подул сильный ветер. Ветер пронизывал человека насквозь, особенно если этот человек шел через Главный двор не в самой длинной юбке. Что поделать, если твои единственные джинсы постираны и сохнут, а у тебя нет ни лосин, ни длинных шерстяных полосатых носков, какие носят школьницы, ни даже теплых колготок. В общем, оставалось только терпеть холодный ветер, продувавший, задувавший и выдувавший все тепло, которое теоретически могла бы обеспечить юбка, но та была самостоятельно укорочена и от нее, прямо скажем, мало что осталось. Шарлотта подшила юбку на руках и сделала это довольно топорно. Дело в том, что мама никогда не настаивала на том, чтобы ее гениальная дочь, жизнь которой явно предстояло провести не в таком медвежьем углу, как округ Аллегани, слишком уж усердствовала в освоении таких высоко ценимых среди домохозяек навыков, как шитье и штопка. Но в конечном счете главным было не качество швейной работы, а возможность продемонстрировать всем свои стройные спортивные ноги. Шарлотта давно уже воспринимала это не как проявление тщеславия, а как жизненную необходимость.
Впрочем, в это утро пронизывающий до костей ветер и холод, пробиравшийся чуть ли не внутрь ее тела, беспокоили Шарлотту меньше всего. Куда серьезнее ее сейчас волновали мозговые зоны Брока и Вернике — те самые участки мозга, где как раз и происходит высшая нервная деятельность. Об этом она узнала на лекции мистера Старлинга.
В это промозглое утро она жаждала знаний. Вечер, проведенный с «Мутантами Миллениума», привел Шарлотту в особое настроение, которое в данный момент казалось ей чрезвычайно гламурным. Мистер Старлинг собирался посвятить сегодняшнюю лекцию — которую наверняка он будет читать в свойственной ему сократовской манере диалога со студентами, — работам Хосе Дельгадо — настоящего гиганта современной нейрофизиологии, как профессор отрекомендовал студентам этого ученого. Честно говоря, Шарлотта недостаточно хорошо подготовилась к занятию: вот спросит Старлинг ее о чем-нибудь, а она не будет знать, что ответить. Время-то не резиновое. Все эти посиделки в Сейнт-Рее, походы в спортзал, встречи с Хойтом… и с Эдамом… все это рано или поздно должно сказаться на учебе. Еще месяц назад она бы шла на лекцию профессора Старлинга, проштудировав «Физиологические основы разума» Хосе Дельгадо вдоль и поперек…
Шарлотта была так поглощена своими мыслями о высоких материях, что даже не заметила, как, буквально скатившись по ступенькам Айлз-Холла, ей наперерез метнулась какая-то долговязая, явно превышавшая обычные габариты тень. Траектории их движения пересеклись у фонтана святого Христофора. Думая о своем, Шарлотта спокойно обходила огромную чашу по полукругу, как вдруг откуда ни возьмись на нее, словно орел на ягненка, спикировал Джоджо: огромный и… какой-то не такой.
— Привет, Шарлотта! — В его улыбке она не заметила ни самодовольства, ни радости от неожиданной встречи.