Я спасу тебя от бури
Шрифт:
Я неплохо разбирался в людях, это помогало мне остаться в живых. Разумеется, мне приходилось и ошибаться. Я постучал в окошко.
– Вы уверены, что у вас не кончился бензин?
Она постучала по топливному датчику.
– Он сломан, показывает неправильно.
– Когда вы последний раз заправлялись?
Женщина помедлила, глядя вперед через ветровое стекло, потом откинулась назад и скрестила руки на груди.
– Уже довольно давно.
Я взял пятигаллоновую канистру из багажника моего автомобиля и начал заливать бензин в ее бак. При этом я мог рассмотреть пассажирку на заднем сиденье. Она была маленькой, закутанной в одеяло, и сидела, прижав колени к груди. Ее лицо было бледным, а дыхание частым и неровным. Заправляя опустевший бак, я прислушался.
– Ладно, попробуйте еще раз. – Она несколько раз повернула ключ в замке зажигания. – Покачайте педаль!
Она так и сделала. Двигатель зачихал, испустил мощный хлопок и заревел, посылая клубы белого выхлопа с левого края. На холостом ходу он работал неровно и явно нуждался в регулировке. Я постучал по капоту и крикнул, стараясь перекрыть грохот дождя:
– Разблокируйте капот!
Я поднял крышку капота и посветил внутрь фонариком. Из двигателя масло текло, как из сита, а одна из его опор была сломана и громко лязгала каждый раз, когда мотор увеличивал или уменьшал обороты.
– У вас слетела синхронизация зажигания с работой двигателя, – поставил диагноз я.
– Как будто я не знаю, – проворчала женщина.
Открыв дверь, она вышла наружу с полотенцем на плечах. Дождь лил как из ведра; было холодно, и с каждой минутой становилось все холоднее.
– Отремонтировать будет дорого?
Струйки дождя сползали по моей спине. Сзади снова послышался кашель.
Я наклонился, просунул руку в салон и повернул распределитель подачи топлива против часовой стрелки. Двигатель заработал ровнее, но это мало помогло. Из правой выхлопной трубы вырывались белые облачка отработанных газов. Я закрыл капот и придержал дверь, пока женщина садилась обратно. На переднем пассажирском сиденье валялась пустая квартовая канистра из-под машинного масла. Указатель топлива болтался почти на нуле.
Она снова приоткрыла окошко.
– Вы сжигаете очень много масла, – сказал я. – Прокладка головки правого цилиндра дырявая, как швейцарский сыр. Если будете сильно газовать, то сожжете двигатель.
– Это можно починить?
– Да, но… – Я посмотрел на ее машину. – Я не уверен, что это нужно делать с этим автомобилем.
Женщина выглядела встревоженной, будто ей хотелось постоянно оглядываться через плечо. Она нервозно потирала руки. Пассажирка на заднем сиденье натянула одеяло на голову, скрестила ноги на индийский манер и что-то писала в дневнике. Страницы были густо покрыты словами. Один раз она испытующе взглянула на меня, не отрываясь от своего занятия.
Женщина смахнула волосы, упавшие на лицо, расстегнула маленький черный рюкзак, который как будто заменял ей сумочку, и достала бумажник. В уголках ее глаз обозначились морщинки.
– Сколько я вам должна?
С учетом той картины, которую я видел, – рваная обивка, неисправный двигатель, пустая канистра, кашляющий ребенок, лысые шины, запах сгоревшего масла, – у меня имелись определенные сомнения насчет ее платежеспособности.
– Нисколько.
Она вздохнула.
– Сожалею по поводу вашего автомобиля. Он сильно пострадал?
У меня полноприводный «додж рам» 3500-й серии вместимостью в одну тонну, с турбированным дизельным двигателем Камминса.
Когда-то он был золотистого цвета, но после двухсот с лишним тысяч миль пробега стал матово-серым. Кабина вмещала два ряда сидений и четыре двери – прекрасно оборудованная сухая постель, в том числе и для меня, – и снятые с производства всепогодные покрышки «БФ Гудрич» [6] . Он годится для перевозки скотных фургонов, что и делал уже много раз, а при необходимости, наверное, может снести с фундамента целый дом.
6
BFGoodrich (англ.).
– Там, откуда я родом, таких красавцев называют скотозаградителями; чтобы повредить ему, нужно что-то вроде ядерного взрыва. Через несколько боковых съездов вы увидите стоянку для грузовых машин. Немного грязновато, но сухо, там подают хорошие сэндвичи с яйцом, и есть механик, который выйдет на работу завтра утром. Он не сквалыжник. Если вы не можете ждать, то все равно нужно заехать туда и залить масло. Может быть, купить еще несколько кварт в дорогу. Ваша зверюга жрет масла не меньше, чем бензина.
Она еще раз поправила покосившиеся очки и попыталась засмеяться.
– Мне ли не знать?
Нервно сглотнув, она снова протянула бумажник.
– Могу ли я хоть что-то заплатить вам?
Сзади снова послышался сдавленный кашель. Фигура медленно двигалась, скрытая затуманенными окошками. Женщина оглянулась, потом повернулась ко мне и раскрыла бумажник.
– Я могу…
На обочине собралась огромная лужа.
– Я проеду за вами до стоянки. Просто оставайтесь в правом ряду и включите задние подфарники.
Она кивнула, смахнула с лица капли дождя и подняла окошко. Потом приоткрыла и захлопнула дверь, но замок не защелкнулся. Она попробовала снова, но петля была согнута, и, судя по металлическому лязгу, уже довольно давно.
Она включила передачу и тронулась с обочины, разбрызгивая грязь из-под правой покрышки, которая скребла по асфальту. Машина завиляла и выползла на дорогу. Я увидел два глаза, глядевшие на меня с заднего сиденья.
Глава 3
Дорогой Бог,
думаю, ты уже знаешь все, о чем я хочу тебе рассказать. Если нет, то, значит, ты не такой уж всеведущий. Определенно не Тот Самый Бог. Мама говорит, что Бог должен знать все. И если бы Бог был настоящим, то он бы разозлился не на шутку. Я пишу тебе потому, что мы никогда не остаемся на одном месте достаточно долго, чтобы я могла найти друга по переписке. Кроме того, так велела мама. Помнишь тот вокзал? Мы сидели на скамье в городе, название которого я не помню, и мама потирала руки… У нас не было билета, не было денег на билет и вообще ничего не было, и я приставала к ней и спрашивала, кому можно написать, потому что кто-то должен был узнать о нас. Кто-то другой должен был позаботиться о нашей жизни, которая была очень плохой, но все-таки нашей… Поэтому мама и терла руками лицо и руки и ходила взад-вперед, а поезда приезжали и уезжали, и уже наступала ночь, а мне не хотелось еще одну ночь спать на вокзале, так что я сунула карандаш в эту книжку и спросила маму: кому я могу написать? Тогда она посмотрела на меня и сказала, чтобы я не повышала на нее голос. Разве я не понимаю, что у нее и без того хватает проблем? И когда я заплакала и швырнула в нее эту книжку, она пошла, подняла ее и расправила все страницы, а потом села рядом, обняла меня и тоже заплакала, что она делает редко, потому что старается быть сильной, но в тот раз она очень сильно плакала и никак не могла успокоиться и перевести дыхание, но потом все-таки немного успокоилась, подняла меня и отнесла через ту дверь, над которой было написано «молельня», но на самом деле там была кладовка для уборщицы, без метлы и совка, но с витражным стеклом и окровавленным Иисусом, висевшим на стене и похожим на одного из плюшевых Элвисов, которые висят на закрытых бензоколонках. Мы провели там ночь, и через два часа, когда поезда перестали ходить, мама погладила меня по голове, посмотрела на меня и сказала: «Напиши Богу, малышка. Он услышит тебя. Он будет твоим товарищем по переписке». Поэтому теперь я пишу тебе. Я знаю, что ты очень занят голодающими и умирающими людьми и другими страшными вещами повсюду, но когда я спросила маму, есть ли у тебя время для меня, она только улыбнулась и сказала, что я могу одновременно ходить и жевать резинку, а это значит, что я могу заниматься разными вещами одновременно, поэтому я надоедаю тебе, просто скажи мне об этом, и я постараюсь писать покороче.