Я стану Алиеной
Шрифт:
— Нет. — Вальтарий прицельно плюнул на палубу, скорее из суеверия, чем неопрятности. — Не «одно место». А то самое место, где, как говорят, Темное Воинство было изгнано из нашего мира.
— Предположим, и это я слышал, и что? — осторожно заметил Оливер.
— Никто этого места не видел, но говорят, что это такой провал в вершине горы, большой и круглый, как бы чаша. Отсюда и название, отсюда они и вырвались, и ушли во врата. Сказывают, там никогда не бывает ни дождя, ни ветра, ни снега. Врата закрыты.
— Пещера, ведущая в небо, — сказала
— Что?
— Это северяне говорили «Врата». Карнионцы называли по-другому.
— Никогда не слыхал. Но верю. Еще песня есть про это… — Он затянул дребезжащим тенором:
Внутри этой чашиВсегда пустота.А на дне ееЛежат два меча…Несмотря на то что Вальтарий невероятно фальшивил, Оливер узнал песню, обрывок которой слышал в Фораннане.
И на каменной крошкеВидна цепочка следов,Что, упершись в гладкую стену,Обрываясь, назад не ведут…— Понимаешь, — горячась, продолжал Вальтарий, — раз это врата… или пещера, ведущая в небо… не важно… значит, можно пройти. А вот эти два меча, которые оставлены в Чаше, похоже, и есть ключи, способные открыть врата. Во всяком случае, Клод был в этом уверен, хотя в песне об этом нигде не говорится.
— А ты помнишь, — с внезапным холодом спросила Селия, — как кончается эта песня?
— Еще бы не помнить. — Вальтарий поежился.
Путник, если дорога твояПриведет тебя к каменной чаше,Не трогай эти мечи.Пусть твоя алчность умрет.Да покоятся в мире.Эти слова он не пропел, а четко произнес. Не дождавшись ответа, продолжил:
— Но Клода как раз это и убеждало. Раз мечи трогать запрещено, выходит, их нужно тронуть. А раз никто не знает, что будет, если их тронуть, значит, один надо не уносить, а заменить.
— Там же было два меча, — вяло напомнил Оливер. Весь этот бред не производил на него впечатления, именно потому, что он, в отличие от Вальтария, соприкоснулся с Силами, действовавшими в Заклятых землях. Не говоря о Селии.
— Так у двери две стороны, верно? Один меч, стало быть, открывает, другой закрывает. Нужно было только узнать, который.
Оливер вздрогнул, услышав предпоследнюю фразу Вальтария. При чем тут мечи? «Смерть открывает дверь, а жизнь…» Он пропустил что-то из монолога бывшего наводчика, а тот продолжал болтать.
— И вот что он удумал. Вот этот меч… — он мотнул головой, указуя на меч, торчащий из-за плеча Селии, — лучшего в руки Козодою не попадало. С рыцаря-иоаннита снял, занесло, бедолагу, на свою голову, к Эрдскому Валу… Щербину на рукояти видел? Там великое было сокровище — частица Животворящего Креста.
— Куда же она подевалась? — хмуро спросил Оливер. — Цены бы мечу тогда не было…
— Угу. Только не для целей Клода. Ведь он собирался идти к Силам Тьмы. Святая реликвия прогнала бы их, а то и уничтожила. Поэтому, собираясь к Пустой Чаше, он вырвал реликвию из рукояти.
«Недурно звучит. Немытый, злобный, мерзкий мужичонка, убивающий беззащитных путников, — в роли богоборца».
— Зачем ему это нужно было?
— Я же объяснял — чтобы сила Креста не мешала совершить то, что он задумал.
— Я не про то. Зачем ему вообще нужно было открывать эти врата? Ведь, судя по тому, что оттуда вырвалось, там — сущий ад. Или он в это не верил?
— Еще как верил. Именно потому и хотел. Он был разбойник, грабитель. Но таких много. На одном Валу — десятки. А если бы он выпустил на волю те Силы, он бы переплюнул всех. А если бы он еще и добыл правильный меч, Темное Воинство бы его не тронуло. Может, он даже смог бы призывать и изгонять их обратно по собственной воле.
— Зло и свобода… — пробормотал Оливер.
Вальтарий глянул с недоумением:
— Ты о чем?
— Так… И если бы Козодою удалось то, что он задумал, он получил бы власть более императорской. Что же ты сбежал от такой удачи?
— Потому что он в это верил, а я — нет. Никто никогда не мог найти Пустую Чашу.
— А искали?
— Ну, не искали… А раз не искали, значит, незачем было. И даже если бы он нашел… За тысячу лет любое оружие рассыплется в прах, его съест ржа… Уж настолько-то моего здравомыслия хватает. И я был прав. Пусть мне не повезло в Скеле, но я жив, а Козодой, похоже, не нашел ничего, кроме собственной смерти!
— Не имею ничего возразить, приятель… Перед ними, ухмыляясь, стоял Сторверк. . — Ты жив, и будешь жив, и даже сыт, — но не задаром. А поскольку ты, в отличие от моих друзей, не платишь за проезд и сам при свидетелях признал себя моим матросом, иди-ка работай. Отыщи Стивена, пусть он укажет тебе, что делать.
Переподчинение Вальтария мальчишке Стивену было крайне унизительно, но, согласно здешним порядкам, вполне справедливо. Не имея никакого морского опыта, Вальтарий оказывался в самом низу корабельной иерархии.
После того, как тот подчинился, Оливер спросил у капитана:
— И что ты собираешься с ним делать? Неужели оставишь на корабле?
— Что с ним делать? — Сторверк пожал плечами. — Посмотрю. Он может пригодиться. Многое порассказал мне ночью. Он, знаешь ли, вовсе не глуп, и как ты, должно быть, заметил, не трус. А я — не брезглив. Обстоятельства не позволяют быть брезгливым. Что же до прочих его достоинств… если он попытается пустить их в ход… ну, в Старом Реуте я его в любом случае на берег не выпущу… а на Южном Мысу, куда приходят торговать мирные кочевники, помимо всего прочего, известный рынок рабов.