Я – Сыр
Шрифт:
Я огибаю поворот, и передо мной расстилается Ротербург.
Я – отдохнувший и налегке, и кручу педали этим прохладным утром.
Ротербург заброшен и пуст, вокруг ни души, словно его однажды вымели, если это можно так себе представить.
Гоню без остановки. Руки и ноги работают прекрасно, слаженно, и мне начинает казаться, что человек просто создан природой для езды на велосипеде. Велосипед – это мое второе я. Я для него был рожден.
На моем пути стоит телефонная будка, но я даже не смотрю на нее и не могу
За следующим поворотом я уже вижу госпиталь. Железные ворота сверкают на солнце. Они недавно выкрашены в безобразный оранжевый цвет, но доктор Дьюпонт говорит, что это только грунтовка, на которую вскоре ляжет черная краска. Я направляюсь к ним, и я рад своему возвращению. Ноги немеют, а пальцы зябнут. Я въезжаю в ворота, и меня ожидает доктор Дьюпонт. Он всегда ожидает меня. Он рослый и седоволосый человек, у него строгие черные усы и еще у него мягкий и вежливый голос.
– Хорошо, ты здесь, - говорит он, и он рад меня видеть. Я слезаю с байка, расправляюсь, чтобы показать себя во всей своей красе.
Я оборачиваюсь и смотрю через ворота. Как-нибудь я укачу отсюда на своем байке, чтобы никогда больше сюда не вернуться.
– Я не принял лекарств, доктор, - говорю я ему. Холодно, и мое тело начинает пробирать дрожь. Он кладет мне на плечи свои руки.
– Все хорошо, - шепчет он.
Я качу байк по узкой дорожке, что ведет в госпиталь. Доктор Дьюпонт идет рядом. Госпиталь возвышается на небольшом холме. Это белое здание с черными ставнями на окнах и с колонами на фасаде. Такие особняки обычно встречаются на юге.
– Добро пожаловать, всадник, - зовет меня кто-то. Оборачиваюсь и вижу мистера Харвестера, пожилого человека. У него низкий и хриплый голос. Он улыбается мне, и я ему в ответ. Он косит газоны и делает еще какую-то работу, и всегда хочет с кем-нибудь куда-нибудь съездить: читает книги, разглядывает карты и листает туристические журналы. Но он никогда, никуда и ни с кем не ездит. Красные вены на его лице напоминают карту, обычно занимающую его руки.
Мы с доктором проходим мимо, и я внезапно устаю. Всего уже через верх.
– Эй, ну что узнал – спина странника?
– спрашивает Пастух. Он сидит на веранде со своими дружками - Дабби и Левисом. Они хитрые и верткие парни. Я отворачиваюсь от них. Они всегда придумывают какие-нибудь пакости. Я как-то ехал на байке мимо грядок – доктор Дьюпонт разрешает мне это, если я катаюсь, не покидая территории госпиталя. Пастух и двое его дружков погнались за мной и столкнули меня с тропинки, и я полетел в канаву. Пастух таращится на меня своими маленькими глазками, когда я прохожу мимо. На его лице самодовольная улыбка. Я не смотрю на него. Эта улыбка мне хорошо знакома. Он постоянно пытается забрать у меня портфель. Мы проходим мимо него, и я крепко сжимаю его ручку.
Просторный холл как всегда наполнен запахом сирени. Доктор Дьюпонт делает все, чтобы все здесь напоминало дом. «Это не больница – это дом, который принадлежит больным», - говорит он.
Мы входим в холл, и я слышу рычание. Я устал, словно я давно не спал, а когда я слышу рычание собаки, то на меня начинает давить еще и усталость от страха.
«Сейчас, сейчас», - говорит доктор Дьюпонт. – «Все хорошо», - кричит он кому-то в другую комнату: «Сильвер, уйди отсюда - говорю я тебе… убери его с дороги, наконец».
Сильвер – это злая и свирепая немецкая овчарка. Он с садистским удовольствием подбегает к людям и сбивает их с ног. когда я проезжаю мимо на велосипеде, то он гоняется за мной.
Мы проходим мимо офиса в конце холла, где сидит Лук. Он работает диспетчером, но иногда Лук помогает в столовой на раздаче еды. Он часто дает мне добавку, что поднимает мне настроение. Я киваю ему, когда мы проходим мимо, и он тоже кивает мне. Его рот всегда занят зубочистками.
Мы с доктором Дьюпонтом поднимаемся по ступенькам, и Артур Хайнз, свесившись через перила, наблюдает за нашим подъемом по винтовой лестнице. Артур Хайнз – это большой и жирный увалень, и он всегда потеет. Он ничего не говорит, а всего лишь наблюдает за нами и выглядит тоскливо. Он всегда чешется. Он всегда стоит на втором этаже, за решеткой, и его глаза всегда за всеми следят. Я стараюсь не встречаться с ним взглядом.
Мы уже наверху и движемся в направлении моей комнаты. Хоть мне здесь и не нравится, я все равно ощущаю себя частью всего, что меня здесь окружает. Я знаю, что Джуниор Варней что-нибудь крадет и, конечно же, все время пытается стащить мой байк. Я знаю о жутких ночных часах и о комнате, где мне задают вопросы. Но я устал, и я рад, что моя комната меня ждет.
И вот мы в маленькой и комфортной комнате, с голубыми обоями и с золотыми птицами на них. Доктор Дьюпонт подходит к моему столу и достает оттуда лекарства. Я проглатываю две пилюли и запиваю их водой.
Я сижу в кресле и смотрю в окно. Вид из окна окаймлен морозной кромкой.
– Мой отец, - говорю я, глядя в окно. Оно без форточки, в отличие от окон в другой комнате, в которой я сижу и отвечаю на вопросы. Я надеюсь, что я больше никуда отсюда не уйду.
– Мой отец умер?
– спрашиваю я.
– Пожалуйста, - говорит доктор Дьюпонт.
– Расслабься. Надо дать лекарствам немного поработать, как у нас говорят.
– Его голос успокаивает, он напоминает клубничный сироп и не имеет ничего общего с другим голосом в другой комнате. Я не хочу о ней думать. Но я продолжаю думать об отце.
– Мой отец умер, не так ли?
– спрашиваю я. Я знаю, что мать мертва. Мне это известно. Не знаю, откуда, но я это знаю. Но про отца не известно ничего. Не удивлюсь, если вдруг окажется, что он где-то есть, что он жив, ждет и пытается меня найти. Не удивлюсь, если он ранен и ждет моей помощи.