Я – Сыр

Кормье Роберт

Теперь его отец снова выглядел как незнакомец, когда они стояли среди деревьев напротив той собаки. Они не были из тех людей, для кого прогулка на природе среди деревьев была обычным делом. Городской тротуар для них был привычней, чем трава или лесная тропа. «Дай мне, мать природа, взволнованно пройтись по неону», - сказал однажды его отец. – «Вместо ковра из листьев всех цветов радуги». И что они делали здесь в первый раз, в роще, в менее мили от ничего, Адам не знал. Главное, что они должны были слушать музыку в библиотеке, а вместо этого посреди дня прогуливались в порывах мартовского воскресного ветра. Адам любил гулять вместе с отцом, и, пытаясь сжечь на спичечном костре свой девятилетний возраст, он

ступал отцовскими шагами. Отец мог замедлить шаг, и Адам уходил далеко вперед. Отец любил бывать в библиотеке. «Дом сокровищ», - как он ее называл со всеми ее книгами и пластинками. «Сегодня», - он сказал. – «Мы послушаем записи Луиса Армстронга и возьмем их домой». Больше всего Адам любил чудесный старый диск, который назывался: «Регтайм Двенадцатой Улицы», где Луис Армстронг играл на трубе, звук которой шатался посреди улицы, как пьяный. Ох, этот Армстронг! Отец смог пробудить интерес сына к тому, что тот вытворял на трубе: «Можно ли на трубе изобразить пьяного, шатающегося по улице?» Или он мог сказать: «Я покажу тебе волшебную новеллу, в которой первые две буквы первого слова в первом же предложении хранят весь секрет этой книги!» (Где, Па, где?!) Во всяком случае, они были на пути в библиотеку к записям Армстронга. Изгибаясь под имитируемую отцовским голосом трубу, когда отец внезапно замолкал, Адам, держа руки на весу, терял равновесие и почти падал. Он загадочно смотрел на отца. Отец замирал, становясь похожим на статую в парке, или на парализованного какой-нибудь страшной болезнью.

– Надо идти, - сказал отец, окончательно опомнившись и несколько застеснявшись собственных гримас. Он дергал Адама за руку и почти тащил его вокруг угла, через узкую аллею, затиснутую между аптекой «Беккер» и мебельным магазином «Эльмедиус».

– Эй, Па!
– кричал Адам.
– Куда мы идем? В библиотеку – это не туда!

– Знаю, знаю, - сказал отец голосом Филдса, который в старом комическом кино говорил, не открывая рта. Филдс произносил всякие смешные, ни на что непохожие слова, что сейчас и делал его отец: «Нам надо прокрасться в другой ландшафт, и мы обдумаем желания третьего месяца этого года, мой мальчик…» Его носовой голос и щелканье пальцев, стряхивающих пепел с невидимой сигары, казались чем-то неуместным в этом непривычном месте. Он торопился сам и тянул за собой Адама.

Адам оглядывался назад. Они выглядели убегающими в никуда, но от кого и от чего? Может быть, от самих себя?

– Ах, эти слова…- говорил отец в стиле Филдса, кивая в сторону посадки деревьев и кустарника, которая тянулась целую милю, почти до самого хайвэя [скоростного шоссе].

Когда они вошли в эту посадку, Адам увидел, как отец быстро отстал. Он окинул беглым взглядом все вокруг себя: было спокойно, не было никого.

– Все в порядке, Па?
– спросил он дрожащими губами.

– Все хорошо, Адам, - сказал отец своим собственным голосом.
– Все хорошо.

Они уже шли по этой роще, выглядывая иногда из-за стучащих во время штормовых порывов ветра ветвей, и проламывались через кусты, словно путешествуя в африканском сафари. Адам начинал приходить в себя.

– Эй, Па, а тут неплохо, - сказал Адам.

Отец, тяжело дыша, ерошил волосы на голове у Адама.

– Хорошая прогулка, если так, - ответил отец.

Адам почувствовал дружелюбие. И это было, пока перед ними не предстала собака, похожая на приведение, взявшееся из ничего, ужасное, неопознанное, со свиноподобной мордой, со сверкающими глазами и желтыми зубами.

– Какая она смешная, - сказал отец.

Адам понял, что отец подразумевал под словом «смешная». Они не на шутку испугались и были словно загнаны в угол одной лишь этой собакой – не грабителем и не диким животным. Адам понимал, что им с отцом стоило бы убежать отсюда прочь. Но опасность

излучалась от одного только ее присутствия. Она собиралась напасть. Смертельная угроза изрыгалась из ее горла низким раскатистым рычанием.

– Надо осторожно уйти, - сказал отец.

Но с этой их попыткой рычание только усилилось. Сердце Адама сильно заколотилось.

– Смотри, Адам. Мы что-нибудь должны с ней сделать.

– Но что, Па?
– спросил Адам, ощущая всем телом дрожь.

– Сначала я хочу, чтоб ты отсюда ушел.

– Я хочу остаться с тобой, Па.

– Смотри, она, вероятно, решит напасть на кого-нибудь одного из нас, и нет выхода. Я маленькими шагами продвигаюсь вперед, а ты должен отстать. Я попробую увести ее от тебя. Но двигайся медленно и сильно не расстраивайся. Только иди обратно и держись отсюда подальше…

– Куда мне идти?

– Я слышу движение машин где-то позади. Хайвэй проходит слева от нас, - отец говорил мягко, еле шевеля губами.
– Двигайся к хайвэю и останови какую-нибудь машину.

– Но что ты, Па?

– Я думаю, что справлюсь с ней сам. Я попытаюсь уйти в сторону.

– Я хочу быть с тобой, Па, - ему, конечно же, хотелось уйти, он был сильно напуган, но понимал, что предаст отца, если уйдет.

– Ты мне больше поможешь, если уйдешь, Адам, - категорично заявил отец.
– А теперь медленно…

Адам неохотно отошел, медленно посторонился, не осмеливаясь взглянуть на собаку, уткнув глаза в землю, надеясь на то, что он никуда не пойдет, упадет на землю, и собака нападет именно на него. Он слышал бормотание отца: «Собака… уйди прочь…» Собака не шевелилась. Адам оглянулся: ее свирепые глаза уставились на отца.

Адам сделал еще один шаг, и она бросилась, рычание перешло в вой сирены. Она метнулась прямо к отцу. Он отступил в сторону, отмахнувшись рукой, собачьи зубы вцепились в рукав отцовской куртки. Он с размаху швырнул ее в сторону. На мгновение обернувшись, он кричал Адаму, чтобы тот бежал прочь, но Адам застыл от ужаса на месте. Отец пригнулся низко к земле, почти до уровня собаки. Его правая рука что-нибудь искала – палку или камень. Собака также пригнулась, ее тело почти лежало на земле. Отец медленно поднялся, он держал в руке кленовую ветку, толщиной примерно с дюйм. Он подсунул ее собаке, как бы преподнося ей букет цветов. В первый же момент животное взбеленилось, ужасные глаза засверкали еще сильнее. Оно без предупреждения прыгнуло уже на ветку, схватив ее зубами. Отец схватил ветку с обеими руками и поднял ее. Собака повисла на ветке. Ее челюсти держали крепко. Вращаясь вокруг своей оси, отец отпустил ветку. Собака с веткой в зубах отлетела на несколько метров в сторону, неловко упав на землю, взвыла, спеша стать на лапы. Отец взял по ветке в каждую руку. Он выглядел как дрессировщик львов.

– Иди ко мне, ты… гнусный ублюдок… уродина, - кричал отец собаке.

Адам никогда не слышал от отца таких слов, хотя иногда это были «черт» или «проклятье». Звуки, исходящие от собаки, уже были не рычащими, а скорее кричащими, стонущими – она уже была ранена. И не смотря на это, она старалась внезапно напасть, отскакивала в сторону, опять нападала, гребя лапами землю. В какой-то момент она с визгом исчезла, прыгая через кусты и чащу.

Отец повернулся. Он хватал воздух огромными глотками через широко открытый рот. Щеки были в поту и грязи, куртка – порвана. Адам бросился к нему и обнял. Он никогда не любил отца так сильно, как тогда.

Т: И это ключ?

А: Думаю, да. Вы просили рассказать, как все это начиналось. Возможно, это и было начало.

Т: Что для тебя было самым решающим в этом случае?

А: Что вы полагаете?

Т: Я полагаю – встреча с той собакой в лесу? Или было что-то еще, подтолкнувшее вас с отцом войти в лес?