Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
В минуту слабости пригласив его домой, я выдала еще одно наше жилище – третье, и последнее. А главное, вдруг поняла, почувствовала: Ваня теперь не оставит меня в покое. Он будет преследовать меня. Домогаться…
Но загвоздка заключалась не только в нем. Избегнуть встречи иди отбрить назойливого поклонника – чего же проще! Однако проблема состояла скорее во мне. Потому что мне хотелось быть с Иваном. Меня тянуло к нему. Не к Кириллу. К Ивану.
И, значит, стал трещать, заваливаться, рушиться весь мой план: сначала месть и деньги, а потом – свобода. И – счастье за тридевять земель. Вдали от лозунгов «Решения XXVI съезда КПСС – выполним» и рубщиков туш, считающих себя хозяевами жизни…
Ближе к ночи поездом «Аврора» вернулся из Ленинграда Кирилл. Разумеется, я не сказала ему, что встречалась с Иваном. Он и не знал, кто это. И о моей прошлой любви, разумеется, не ведал.
К тому же Кира самого распирали новости.
Итак, он обо всем договорился. Проводник готов нас переправить на ту сторону. Кирилл даже заплатил ему аванс: целую тысячу долларов. «Не прокинет он нас?» – поинтересовалась я.
– Может, но не должен, – кратко отвечал нынешний спутник моей жизни. – И вообще он сказал, что нам лучше приехать в город на Неве. Ждать отмашки на месте.
– Когда он махнет-то?
– Не говорит. Но мне почему-то кажется: в Новый год. Погранцы тоже люди. Расслабятся.
– Что ж, поехали в колыбель революции. Мне Москва осточертела.
– А твой последний враг?
– Сделаем его. И как можно скорее. Прямо завтра. Я уже все разведала и рассчитала.
Дано: мужчина около пятидесяти, бабник. Временно одинокий (жена отдыхает в кремлевской больнице). Он находится дома, в своей квартире. Вопрос: как он поступит, когда в дверь ему позвонит красотка в халатике выше колен и в тапочках на босу ногу? Правильно, посмотрит в глазок и спросит: «Кто там?» На лестнице полутьма, и он, конечно, не узнает, кто к нему явился. Он уверен, что избавился от меня, предварительно поимев, два года назад.
Моя преступная карьера научила меня импровизировать. И я чувствовала вдохновение, когда шла на дело. Да, да, вдохновение – то самое, как у поэтов и писателей. Его описывал Ванечка. Было очень похоже: внутри радостное нетерпение и что-то вроде зуда. Наверное, во мне всегда жила гениальная мошенница.
И когда мой враг спросил из-за двери, кто там, я ответствовала – взволнованным, жалобным голосом, назвав его по имени-отчеству: «Николай Егорыч, я ваша соседка с шестого этажа, к вам не залетал мой попугай?» Почему вдруг у меня с уст слетел этот попугай? Наверно, потому, что форточка квартиры директора – мы посмотрели со двора – была открыта. То ли мой мучитель страдал приливами, то ли в его элитном доме топили слишком хорошо.
Попугай и форточка возымели свое действие. Или скорее мой откровенный халатик. И Николай Егорыч, человек сверхосторожный, отворил. Двигали им, видно, удивление и вожделение. А то, что удивляет и притягивает, уже не кажется страшным.
И тут, отодвинув меня, из-за моей спины возник Кир с пистолетом Эдика в руке. Он приставил дуло ко лбу хозяина и скомандовал шепотом: «Тихо! Три шага назад!» Я наслаждалась ужасом, написанным на лице директора. Я вошла вслед за ними и захлопнула дверь.
По-прежнему загипнотизированный пистолетом и взглядом Кирилла, Николай Егорович отступил в комнату. Кир скомандовал:
– Лечь на пол лицом вниз!
Солнцев покорно и беззвучно улегся. Его взор пару раз останавливался на моем лице, но от страха он меня не узнавал.
– Руки за спину! – приказал мой подельник. Директор подчинился. Я никогда не думала, что мне будет так приятно видеть его беспомощным у своих ног.
Жаль, моя месть и Ритке, и Порядиной оказалась опосредованной. И я не видела их скорбных лиц, когда они узнавали, что с ними случилось. А удар предателя-обэхаэсэсника по затылку – это слишком быстро и мелко. А тут – все въявь, вживую и крупным планом…
И только когда мы связали Солнцеву руки и ноги, заткнули рот, подняли и приторочили к креслу, он наконец, узнал меня. И понял, что разговор пойдет серьезный. И он вряд ли дождется снисхождения.
Я закрыла форточку. И задернула шторы. Не надо никому видеть и слышать, что будет здесь твориться.
Парадная зала в квартире директора напоминала провинциальный музей. Сильно уменьшенную и ухудшенную копию усадьбы Кусково. Антикварные стулья и кресла из дворца, буфет и диван в барочном стиле, пара картин а-ля Рубенс в золоченых рамах: обнаженная натура, натюрморты с женскими окороками, прелестями навыкате – наверное, мой враг так возбуждался.
Подумать только: и ради этой гнусной обстановочки он властвовал и промышлял. И – боялся. Я могла бы тоже стать для него – для всех них, торгашей, хозяев жизни – своей. И ценою многих унижений войти как равная в подобную роскошь. Не очень радостная перспектива.
Честно говоря, судьба Робин Гуда (Робин Гудши!) мне милее. Даже если в итоге светит новая колючка.
– У тебя, Егорыч, есть два варианта, – сказал Кирилл, наставив в лоб ему пистолет. – Первый: вести себя хорошо и жить потом долго и счастливо. Второй – артачиться, упорствовать и сопротивляться, и тогда словишь пулю. Итак. Вопрос первый. Где твои тайники? Золото? Ценности? Деньги? Готов говорить?
– Ум-гуммм… – Солнцев закивал.
– Кир, развяжи ему рот.
Мы недооценили директора. Его волю к жизни, страсть к борьбе и жадность.
Как только Кирилл вытащил кляп, он заорал, как иерихонская труба:
– Помогите! Пожар!..
Но я и Кира недооценивала. Он очень быстро вновь заткнул тряпкой рот мерзавцу. А потом, не говоря ни слова и долго не раздумывая, схватил с дивана подушку (с вышитой на ней пасторальной сценкой), бросил ее на колени директору, вплотную приставил к ней револьвер – и выстрелил!
Дзынькнула о стекло антикварного буфета отлетевшая гильза. Выстрел звоном отозвался в ушах. Мой обидчик дернулся на месте и заорал сквозь кляп: «Ау-ммм-ааа!» Из-под штанов на стул и на ковер потекла кровь.
Когда директор откричался и стал стонать и всхлипывать, Кир наклонился к нему и грозно проговорил:
– Следующий выстрел будет в яйца, я тебе обещаю. Ты это заслужил. Где тайник? Ты будешь говорить? Не мычи! Головой мотни: да или нет?
И вот ведь какая штука… В своих мыслях я столько раз пытала Солнцева… придумывала ему всевозможные казни… И ждала, что, когда момент расплаты наконец наступит, я буду чувствовать только злорадное удовлетворение, радость… Я была готова сама вырвать с корнем его хозяйство. Мечтала собственноручно свернуть ему шею. Я в мыслях не останавливалась ни перед чем, чтобы причинить ему сколь угодно сильную боль. Слишком уж много страданий – через край! – доставил он мне. И потому я воображала, что не буду торопиться. Мне хотелось, чтобы месть была долгой, сладкой…