Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
Я шепнула:
– Кир, прекрати… Слушай сюда: там какой-то мужик у твоей машины крутится.
– Я ща его…
– Тихо, тихо!.. Мне кажется, он из милиции. Тихонечко повернись и погляди на него.
Но когда мой преданный друг посмотрел, мужчина уже повернулся к нам спиной. Он сделал несколько шагов и исчез в той подворотне, что вела к нашему дому.
– По-моему, он по наши с тобой души, Кир.
– Не болтай ерунды. У тебя паранойя. Ни один мусор не полезет ни к нам, ни к другим преступникам, – последнее слово он саркастически выделил, – в одиночку. За нами если приедут, то на восьми мотоциклетках с собаками.
– Однако давай пока домой не пойдем.
– Будь по-твоему, хотя ужас как жрать хочется.
– Может, сядем в кар и уедем? – панически предложила я. – Прямо сейчас?
– Ага, и докажем мусору (если это, конечно, он, в чем я сильно сомневаюсь), что с нашим «Москвичом» и вправду нечисто.
– Да, мы много где машинку засветили… И в Травяном, и с Риткой, и с девчонкой Верного… Давай дождемся, пока он выйдет.
– Ага, особенно, если он проходными дворами на Калининский ушел…
Однако спустя минут десять мужчина все-таки вышел из нашей подворотни и в задумчивости, еще более, как мне показалось, глубокой, потопал по направлению к проспекту Маркса [12] и Кремлю. На нас с Киром он, слава богу, головы не поднял.
– Слушай, – зябко передернул плечами мой компаньон, – меня что-то не климатит прямо сейчас домой возвращаться. По-моему, ты меня своей паранойей заразила. Но я все думаю: а вдруг там и правда засада?
– Сейчас вылечим твою паранойю.
12
Проспект Маркса – сегодня Манежная площадь, Моховая улица и Охотный Ряд.
Мимо как раз проходил допризывник – с ранцем, в пальтишке, отчаянно не расстегнутом, с красным галстуком и в синей форме.
– Пионер, – ласково остановила я его, – ты хочешь треху заработать?
Мальчик остановился и, набычась, недоверчиво спросил:
– Это как?
– Ничего сложного или противозаконного. Легко и быстро.
– Чего делать-то надо?
– Сходить домой к одному дяде и передать ему два слова.
– И за это – три рубля? Вы заплатите?
И правда, сумма была неправдоподобно большой за столь немудрящую услугу – особенного для шести-семиклассника, коим мальчик являлся.
– А что, много? Могу меньше дать.
– Э, нет, тетенька, первое слово дороже второго.
– Какая я тебе тетенька!.. Девушкой меня называй! Короче, идешь вон в тот двор, подъезд первый, третий этаж, квартира номер семь. Позвонишь в дверь и спросишь Ивана. – «Почему у меня, спрашивается, вылетел именно Иван?» – Когда он выйдет, скажешь ему всего два слова: «Катя приехала». Вот и все. А потом возвращаешься, и я с тобой расплачиваюсь.
– А если Ивана не будет на месте? – хитро прищурился пионер (делец растет, не иначе новый Кирилл). – Или мне вообще не откроют?
– Договор остается в силе. Получишь все те же три рубля.
Я достала из кошелька зеленую бумажку и помахала ею перед носом школьника.
Юнец убежал.
– Правда засады ждешь? – ухмыльнулся Кир.
– Береженого бог бережет.
Спустя семь минут появился школьник. Понуро известил:
– Там не открывают.
– Да ты и не звонил!
– Звонил! И кулаками стучал! И ногой!
– Точно?
– Честно!
Похоже, бедный парень отчаянно боялся, что в случае отрицательного результата я, против уговора, с ним не расплачусь. Но «тетя» его не подвела. Я была честной. (Честная воровка, мошенница и разбойница – ничего себе звучит!). Я дала мальцу трешку – и он вприпрыжку убежал вдоль да по Герцена.
– Твоя душенька довольна? – насмешливо спросил Кирилл. – Засады нет? Можем возвращаться?
Я не приняла его шутливый тон.
– Пошли, – бросила озабоченно. – Но, по-моему, нам отсюда пора сваливать.
Мы провели в квартире не более пяти минут. Кир бросил:
– Я поеду к барыге, рубли сдам, возьму «зелени».
Он залез в тайник. Награбленное мы хранили под ковриком, висевшим над кроватью. В стене Кир выдолбил полкирпича. Мы держали там все четыре с половиной тысячи долларов. Нишу мой любовник закрывал оставшимся плоским куском кирпича с побелкой и штукатуркой. Если вставить его на место и даже не прикрывать ковриком, было очень похоже, что в стене просто образовалась пара трещин. Кир вытащил оттуда все, что было.
Я стала бросать вещи в сумку. Нищему одеться – только подпоясаться. Зубные щетки, пара рубашек, пара кофточек. Главное наше богатство – джинсы – мы наденем на себя. Все ненужное я кинула на тахту. Покидать прошлое надо налегке.
А еще я положила на стол, на самое видное место, стопку ксероксов – свои записи еще из восемьдесят первого года, – а также две тетрадки: похищенную на даче у Порядиной и взятую у директора. Рано или поздно, я полагала, на нашу комнату выйдет краснознаменная московская милиция. Может, у нее в этот раз хватить пороху распорядиться этим богатством.
Мы договорились встретиться с Кириллом ровно в семь на полпути от станции Каланчевская к Ленинградскому вокзалу. Я была там вовремя. Но Кира – не было. Прошло полчаса, час. Я замерзла и стала нарезать по улице нервные круги и петли.
Через полтора я просто начала сходить с ума. Я уже почти не сомневалась: с Кириллом что-то случилось. Его схватила милиция. Или, наоборот, фарцовщик навел на него бандитов – с такими деньгами, неважно, в какой валюте, рублях или долларах, он представлял лакомый кусочек для уголовников любой масти… А может, – дороги под вечер подзамело – и он на машине попал в аварию?
И я, распсиховавшись, позвонила из автомата туда, куда никогда не звонила. Мать Кира, Вероника Витольдовна, вдова генерал-лейтенанта Воробьева, терпеть не могла ни одну девушку из тех, с кем встречался ее сын. Для него давно уже была приготовлена партия – некая Настя, внучка кандидата в члены политбюро. Или, на худой конец, Нина, дочка замзаведующего орготделом московского горкома. А он… Связался с дурной компанией! Занялся фарцовкой! Против него открыли уголовное дело! Каких трудов (да и денег) стоило Веронике Витольдовне замять эту историю! И то до конца не удалось, жалко отчима-генерала уже нет на свете, и бедному Кирюшеньке дали полтора года принудительных работ на стройках народного хозяйства… Но даже с клеймом полууголовника сыночек оставался завидным женихом. Работники торговли и их дочери спали и видели породниться с настоящими представителями элиты, сливками советского общества. Но нет же: когда Кирилл наконец освободился, он практически ушел из семьи, стал снимать квартиру, жить с уголовницей (со мной, то есть)… Ясный пень: мамаша его ненавидела меня люто. Единственной попытки познакомить нас мы обе не вынесли.