Я тебя никому не отдам

Рой Олег Юрьевич

Слезы наконец прорвались неудержимым потоком, и Таня, ничего не видя за горячей влажной пеленой, мешком осела на пол, уткнувшись в жесткий диван. Сколько это продолжалось? Вряд ли всю ночь. Когда она подняла наконец голову – на колючем диванном чехле расплылось мокрое пятно, – за окнами еще висела глухая тьма.

Нужно ведь что-то делать? Звонить в «Скорую», чтобы официально, как это называется, констатировать смерть, или, может, в полицию? Надо заниматься похоронами, раздать соседям кур и коз, чтобы с голоду не померли. Господи, о чем она думает?

Таня добрела до кухни, выпила, стуча зубами по краю стакана, теплой невкусной

воды. Собственное лицо, отразившееся в буфетном стекле, казалось чужим. Зеркала! Когда кто-то умирает, зеркала нужно завешивать, тетя Люда соблюдала это правило неукоснительно.

Выдвинув бельевой ящик комода, Таня вспомнила: завешивать надо черным. Не простынями, не полотенцами, а чем-то непременно черным… Кажется, у тети Люды был черный платок. Или косынка? Где? Она начала лихорадочно выдвигать все ящики подряд. Косынки не было, но в третьем, кажется, ящике под стопкой белья обнаружился потертый коричневый альбом с потемневшей медной застежкой. Таня очень хорошо его помнила – иногда тетка показывала ей старые семейные фотографии. Забыв о зеркалах, она опустилась на пол и пристроила альбом на колени.

Первые страницы занимали серо-коричневые угрюмые тетки в туго повязанных платках и такие же мрачные мужчины в пиджаках или военной форме. Из знакомых тут были в основном тети-Людины фотографии. Смешно нахмуренная девочка в костюме снежинки у высоченной новогодней елки – детсадовский утренник? Та же девочка, гордо поднявшая голову, в белом школьном фартуке, с бантами-пропеллерами и букетом гладиолусов – первый раз в первый класс? Чуть постарше, с подружкой под цветущей яблоней. Паспортные снимки разных лет, семейные застолья, компании студенток педагогического училища – Таня вытащила одну, на обороте был список изображенных. Детсадовские группы с тетей Людой в центре. Дети все мелкие, а тетя Люда от страницы к странице все старше. Несколько отдельных детских и подростковых снимков с дарственными фотографиями. Какие-то взрослые компании, все незнакомые.

А вот и она сама, фото уже цветное, студийное. Большеглазая девочка лет четырех-пяти с длинным «конским хвостом» пышных темно-медных волос серьезно глядит прямо в объектив, прижимая к себе довольно большую, с кошку, меховую желтую пчелу с яркими оранжевыми поперечными полосками и полупрозрачными крыльями. И в самом деле… Как она забыла про эту пчелку? Точно память ластиком стерли. Начисто. И ее, Таню, Пчелкой называла, вот сейчас она даже голос как будто слышит… Да, точно! Вот чуть более раннее фото: любительское, черно-белое. Таня на руках у высокого мужчины – где-то в летнем парке, среди деревьев – прижимает к груди ту же пчелку. Пробившийся сквозь листву солнечный луч падает на мужское лицо бликом, так что черты почти неразличимы, видна лишь улыбка да прямо перед объективом – часы на правой руке, которой он держит Таню. Так же носит часы Учитель – по-военному, на правом запястье. Служили вместе? На следующем снимке – красивая белокурая женщина в открытом сарафане. Мама?..

Скрипнули половицы. Снаружи послышались шаги. Но Таня не оглянулась, даже головы не подняла. И так ясно, кто это на ночь глядя решил заявиться в гости. Незваный гость…

Сергей остановился в дверном проеме, картинно опершись на косяк, и как-то на удивление спокойно поздоровался:

– Привет!

Как будто ничегошеньки не было, как будто они все еще в квартире на Декабристов и расстались всего пару часов назад, потому что ему нужно было ненадолго смотаться по делам. И вот – вернулся. Улыбается.

Таня по голосу слышала, что он улыбается. Не подняла головы, вся сосредоточилась на том, чтобы не пошевелиться. Почему-то это казалось очень важным – не пошевелиться.

– Не ожидала меня здесь увидеть? – продолжал он.

Все так же молча она смотрела в раскрытый на коленях альбом и ничего не видела, только одно сплошное цветное пятно.

– Ну да, нехорошо со старушкой вышло, – говорил Сергей. – Честное слово, я вовсе не собирался причинять ей вред. Во всяком случае пока. Незачем. Всего-то и хотел спокойно поговорить, узнать, где ты и куда девала мальчишку. Но тетка у тебя оказалась упертая, как белорусский партизан. Ни слова врагу. А я разве враг? И припугнули-то ее совсем немного – и на тебе, сердце не выдержало…

– Ну а теперь тебе что тут надо? – бесцветным, как автоответчик, голосом спросила Таня.

Сергей усмехнулся:

– Да знаешь, все надеюсь договориться с тобой по-хорошему. Ну да, я не только по-хорошему умею, в этом ты уже убедилась. А что, собственно? Думаешь, в бизнесе хоть кто-то белый и пушистый? Никого, уверяю тебя. И я еще далеко не самый скверный мальчик, поверь. Нет, правда. Насчет мальчишки. Ну кто он тебе? А я же вполне нормальный человек, и с тобой у нас все очень неплохо получалось. Так, может, все-таки договоримся? Ну как?

– Не договоримся, – все тем же неживым, механическим голосом произнесла она.

Сергей шагнул в комнату и, встав прямо перед девушкой, попытался заглянуть в лицо, но безуспешно – Таня отвернулась.

– Тань, послушай! – он шагнул ближе. – Ты просто меня не понимаешь. Не бойся за Надира. Я ж не монстр, не чудовище какое-нибудь. Я ничего с ним не сделаю, обещаю. Останется и жив, и вполне здоров, ни волос с головы не упадет. Я просто за ним… ну… прослежу. Еще и на пользу пойдет. Может, хоть нормальным человеком в итоге вырастет. Ну как?

– Никак, – не удержавшись, Таня искоса взглянула на него. Совсем недавно этот человек ей нравился. Да что там – нравился…

Сергей протянул руку, почти коснувшись ее лица. Таня отпрянула и… точно раскаленная игла коснулась ее шеи чуть ниже уха, точно гигантская пчела ужалила… Перед глазами все вязко заколебалось, потемнело, поплыло тягучими волнами. Ярко сияющая спираль лампочки стала почему-то черной, и чернота все расползалась, расползалась, пока не накрыла Таню непроглядной пеленой, поглотившей и свет, и звуки, и запахи… всё…

* * *

…Байковое платье мягкое и уютное, как плюшевый мишка. Если бы мишки были зелеными. И такое теплое, что Таня, упираясь в жесткие батарейные ребра, совсем не чувствует, какие они холодные.

– О-ох, – ворчит где-то за спиной тетя Люда. – И когда уже отопление дадут? Чать не май месяц!

Тетя Люда ей не тетя, она воспитательница в детском саду. Не в Таниной группе, а в другой, малышовой. Иногда в субботу или воскресенье, если папе с мамой надо куда-нибудь уехать по своим взрослым делам, они приглашают тетю Люду присматривать за Таней. А чего за ней присматривать? Она уже большая, целых пять лет. Только росту пока не хватает: поверх подоконника видно липовую ветку, совсем желтую, как лимон, даже глядеть кисло, и синее небо, красивое, но скучное, ни одного облака.