Я тебя получу

Maore Astra

А она пока не помнила ничего. Знать еще не значило помнить.

Знать не значило ненавидеть. За все слезы, за сорванный голос, за боль, дробящую кости. Что он чувствовал, когда Истинная была с мужчинами? Ненавидел ли ее за то, что пусть недолго принадлежала им?

Аллирия оказалась не просто другим миром, а местом, где все жило иными понятиями, на запредельных скоростях.

Страсть, ненависть, смерть и любовь?

Право на любовь нужно было завоевать.

Выбраться из страшной ловушки, где она мешала целой стране одним

своим существованием. Где у какой-то королевы скулы сводило от боли, что Мария смеялась, что была счастлива.

Что ж, этой королеве, наверняка высокомерной гадине, она проигрывать не собиралась.

Когда с едой было покончено, нашла силы взглянуть прямо в опасные для самообладания глаза Рена:

– Какой у нас план?

Мария ждала чего угодно, но не этого. Не шока, когда погружаешься в обжигающе ледяную воду с головой. Не голодной всепоглощающей жажды, что увидела в зелёных глазах.

Глазах Рена. Незнакомца. Ее незнакомца. Только ее.

Отъявленное сумасшествие. Безумие, сносящее преграды, как взбесившаяся несущаяся с адским грохотом лавина.

Дикое биение его сердца под несмелой рукой. Жар, сжигающий даже сквозь одежду.

Пьяное слепое счастье, пляшущее на битом стекле обреченности, и к демонам предрассудки!

Мария подалась навстречу, судорожно схватила Рена за плечи, вцепилась в его воротник, как в последнее спасение в море штормящей страсти.

Ее всю трясло, выгнулась, раскинувшись. Пульс рвал вены, стучал в ушах.

Сарафан задрался к поясу, мужские бедра прижимались тесно между её ног.

У них не было времени на ласки, не осталось проклятого времени даже вздохнуть, терзая губы друг друга с остервенелой жаждой, с дикой тоской после вековой разлуки.

Осталось лишь целоваться грубо и отчаянно, как в бреду, глядя в затуманенно-темные глаза, пытаясь нащупать молнию брюк. Чувствовать его руки, беспощадно сминающие бедра. Ласкающие с затаенной, почти запрещенной нежностью.

Содрогаться от наслаждения любить на самой грани небытия. Миг, еще миг, и за ней придут. Придут ее убивать.

Глухой стон, выпитый его губами. Всхлип.

Тёмные волосы Рена растрепались, пара мокрых прядей упала на лоб. Его трясло, и ее трясло, как в лихорадке, трясло от желания здесь и сейчас взять все, отдать...

– Рия...

Страстный охрипший голос. Безумный, взгляд, полный животной одержимости.

Одержимости ей, Марией.

Рамки взорвались. Сломались, смялись, разлетелись на миллионы осколков.

Осталась лишь одно желание, одна мысль. Пульсирующая в венах вместо крови - остаться с ним, сгореть в адском пламени, отдаться целиком.

Позволила сдвинуть трусики.

Ощущала его пальцы, неистово терзающие ее плоть на грани боли, сладкой боли, от которой по телу мурашки и электрические импульсы.

Прижалась, терлась, была полностью его. Только его. Выгибаясь, поддаваясь. Вминаясь.

Сорвалась. Отчаянно сорвалась в обжигающее море преступного

блаженства, где были лишь пальцы и губы Рена, его бесконечные поцелуи и дерзкие сносящие разум движения.

Хрипела, позволяя... всё.

Мало. Хотелось больше. По-настоящему. Глубже. Не только пальцы, до судорог по всему телу, и если что-то сломается или разобьется — пусть.

Как остановиться, когда больно дышать друг без друга? Когда сердце ухает в безумной петле русских горок и тотчас взмывает вверх, а тело вдавлено перегрузкой, распято сладкой тяжестью?

Когда только разрубить, выдрать с мясом, остановить несущийся поезд на полном ходу.

Когда боль от невыносимой жажды скручивает живот, а руки дрожат.

Не поверила, услышав.

– Не здесь... Рия, не здесь...

Рен резко отстранился, и Марии страшно было увидеть слепящую муку, исказившую его идеальное лицо. Удовлетворив ее, пусть немного, сам остался голодным...

Он быстро поднялся и вышел, а Мария осталась растрепанная, растерянная оправлять одежду, приглаживать волосы непослушными пальцами, безуспешно стараясь срочно забыть, какая убийственно горячая у Рена кожа. Сердце билось, как гулкий барабан.

Чистый адреналин.

Рен отсутствовал какой-то миг, или время замедлилось?

Вернулся с небольшой металлической банкой и, невесомо касаясь, обработал ранки от босоножек Марии прохладным гелем.

– Регенератор. Очень мощный. Аллирийцы придут через час — ты проснулась раньше, чем кончилось действие лекарства. Поведут восстанавливать память, а потом приставят усиленную охрану. Десять минут для регенератора, и мы должны уходить.

Марию еще трясло. Каждый взгляд на его чувственные красивые губы, на его длинные пальцы, вытворявшие ..., был словно удар. Когда ни разогнуться, ни ответить. Только смотреть завороженно, как жертва в гипнотизирующие глаза своей смерти.

До распаленного сознания плохо доходил смысл слов.

Через десять минут бежать?! Смотрела на зарубцовывавшуюся на глазах кожу.

Позволила Рену обуть себя, обмирая, когда горячие пальцы касались ее кожи.

Кратко. Мучительно. Нежно.

Рен казался спокойным. Убийственно, невозможно спокойным после того, что произошло. Так хорошо владел собой? Опасный... Опасный, но такой ее мужчина...

Мария не смела признаться даже себе, что в самых дерзких мечтах представляла именно его.

– Куда... уходить?

– Межпространственный переход, Рия. Больнее, чем в автобусе. Не бойся, маленькая, ты выдержишь. Я пойду с тобой.

А Мария знала, сердцем, какой-то нервной жилкой чувствовала: лгал.

Оставался, чтобы не дать погибнуть ей.

А пока лишь смотрела в его яркие зеленые глаза, запоминая, навсегда впечатывая в себя каждую черточку своей одержимости.

– Пора. Верь. Что бы ни случилось. Верь не словам. Мне.

Слова прозвучали как выстрел, когда пулю уже не остановить.