Я тебя верну
Шрифт:
— Ты бы помирился с ним, если бы он приехал?
— В то время — точно нет. Сейчас уже не знаю. Мне хотелось... — Данил бросает взгляд на дочь, потом на меня. — Хотелось отделиться от него. Стать совершенно на отца не похожим.
— Ты не похож на отца, Данил.
— Ты ведь не общалась с ним.
— Это же Кулак! Кто его не знал? Ты был другой с самого начала. Не зря мне столько времени даже в голову не приходило, кто ты! Хотя я потом уже анализировала наши встречи, разговоры. Все на это указывало. Ты, засранец, даже не особенно и скрывался!
Данил усмехается.
—
— Я тоже страшный?
— Да, — признаюсь честно. — Если бы я не знала тебя настоящего, сейчас уже боялась бы подойти близко. Ты производишь... мрачное впечатление. И я бы уж точно ни за что не поверила, что ты воспримешь меня всерьез. Простая сельская девочка без памяти влюбилась в старшего кулацкого сына, который к тому же был помолвлен. Все знали, что ты скоро женишься. Привез красавицу невесту из столицы.
— Я просил навести о тебе справки, — говорит Данил. — Вокруг вашей семьи слухи ходили, будто твоя сестра от отчима беременна. Если бы он тебя хоть пальцем тронул, я бы его убил.
Я опускаю глаза. Данил продолжает:
— Все смотрел на тебя, стараясь разгадать, как тебе живется. Не обижает ли кто-то. Хотел героически тебя спасти.
— Будто своих проблем тебе было мало, — шепчу я, розовея.
— Мне хотелось решать твои.
Я вскидываю глаза, и мы смотрим друг на друга.
— Ты сказала, что влюбилась в меня без памяти, — подначивает Данил.
— Я думала о тебе каждый день. Особенно перед сном, когда в доме становилось тихо и темно. Лежала под одеялом, и, если Варя не плакала, я о тебе вспоминала. В подушку утыкалась, зажмуривалась и воображала, что ты меня целуешь. Или что трогаешь. Твое тело мне очень нравилось, оно... влекло. А как ты смотрел на меня... Господи! За это любая девчонка душу бы продала! — Я расплываюсь в блаженной улыбке. — Никогда раньше такого не испытывала. Стыдно было страшно, но при этом и сладко тоже. Сердце так колотилось сильно... — рассказываю, чувствуя, как внутри все загорается. — Лежала и думала, думала. Иногда ты мне снился. Я просыпалась в панике. Потому что в другие ночи Варя всхлипывала, я слушала и ненавидела мужчин. Всех! Мне ведь так важно было уехать!
Данил смотрит на меня внимательно.
— У тебя взгляд поменялся, — перевожу тему. — Раньше другим был. Немного будто диковатым.
— А сейчас? — посмеивается он.
— Сейчас взгляд у тебя уверенный. Всегда.
— Старею, — сетует Данил.
Мирослава бросает кукол и бежит к отцу. Забирается к нему на руки. Даня прижимает к себе дочь. И показывает мне знак.
— Поплыл человек, — говорит он беззвучно.
— Завтра попытаюсь вернуть ее в режим.
— Когда я осознал, что ты скрывала от меня дочь, думал, что сорвусь и придушу тебя, — с милой улыбкой рассказывает Данил, любуясь на Миру. — До этого казалось, что все, что только могли, мы друг другу уже причинили и опасаться нечего. Но ты всегда могла меня поразить. — Он цокает языком. — А потом...
— Потом?
— Я понял, что становлюсь своим отцом, от которого все старались держаться подальше.
— Я адски тебя ревновала, — голос срывается.
—
— Больше выходок не будет. Я изменилась. Но по-прежнему люблю тебя.
Данил проводит ладонью по лицу Миры, и та послушно закрывает глаза. Я округляю свои — вот так чудо.
— Даня, я сказала, что люблю тебя, — шепчу.
— Я хочу с тобой прожить всю жизнь, — говорит Данил. Быстрым движением облизывает губы. — Я научился одной технике, помогающей контролировать злость. Это случилось после нашего разрыва. Мне хотелось... не знаю, как бы помягче сказать. Мстить. Тебе — за то, что не приняла меня такого хорошего. Хутору — потому что там всё так стремно! Никто ничего делать не хочет, все продается и покупается. Техника заключается в том, чтобы представить себя взрослым и побеседовать с самим собой. Я выбрал возраст около шестидесяти лет. Представил себя таким, каким хотел бы быть через тридцать лет. И попытался обрисовать план действий. Взгляд со стороны действует всегда одинаково — злит. Но если собеседник ты сам, то срываться вроде как и не на ком. Мне это помогло и помогает до сих пор.
— Ты спрашивал у взрослого Дани, что он думает о том, чтобы воровать чужих жен из-под венца? — улыбаюсь я.
Данил касается пальцами переносицы Миры, веки дочки вновь смыкаются. Малышка начинает тихонько посапывать.
— Спрашивал.
— Что он ответил?
— Какого хера я вообще сомневаюсь перед такими очевидными вещами?
— Что именно для тебя очевидно?
— Ты ведь и так знаешь.
— Скажи ты, — улыбаюсь я.
— Ты единственная, кого я когда-либо любил по-настоящему. Проходят годы, а оно не прекращается. Так, может, хватит уже тушить? Пора разжигать.
— Даня... ты тоже изменился, — признаюсь я. — Очень.
— Узнаешь меня нового поближе? — подмигивает он, и я киваю.
Пью вино, пока Данил относит Мирославу в детскую, перекладывает в кровать. Лежит некоторое время рядом, дожидаясь, чтобы дочка уснула покрепче. А потом возвращается ко мне.
На кухне и в лоджии гаснет свет.
В нашем распоряжении лишь чужие, далекие огоньки за окном. Глаза привыкают медленно, но меня это не беспокоит. Поднимаюсь на ноги. Данил берет бокал и осушает его залпом, я же скидываю платье, что прихватила специально для вечера с ним.
Неловкости не чувствую. Данил смотрит с восхищением, и мне очень спокойно. И хорошо!
Он расстегивает пуговицы на рубашке и подходит ближе. Мои пальцы пробегают по его груди, я улыбаюсь от предвкушения. Да, самое время разжигать.
Не зря его опасаются. Нет никого сильнее человека, который так много времени потратил на беседы с самим собой. Который сам докопался до сути и излечился. Дух такого воина сломить невозможно. Но я хочу попытаться стать частью его жизни.
Хочется подарить Дане всю любовь, которая у меня есть!