Я, Титуба, ведьма из Салема
Шрифт:
– Почему женщины не могут обойтись без мужчин? Вот и тебя сейчас повлечет на другую стороны воды…
Удивленная, я переспросила:
– На другую сторону воды?
Но она ничего больше не стала объяснять, повторяя голосом, полным скорби:
– Почему женщины не могут обойтись без мужчин?
Все это – недовольство Ман Яя, стенания матери – могло бы побудить меня к осторожности. Но ничего такого не произошло. В воскресенье я отправилась в Карлайл Бэй. В сундуке я отыскала фиолетовое индейское платье и юбку из перкаля [11] , должно быть, принадлежавшую моей матери. Когда я вытаскивала все это из сундука, на землю
11
Прочная хлопчатобумажная ткань из некрученых нитей.
В последний раз я была в Бриджтауне еще при жизни матери. За почти десять лет город значительно расширился и стал важным портом. Залив затемнял целый лес из мачт, я видела развевавшиеся на них флаги всех стран. Деревянные дома показались мне изящными – веранды, огромные крыши, окна на которых широко распахивались, будто глаза ребенка.
Найти место танцев не составило труда: музыка слышалась издалека. Если бы у меня было какое-то представление о календаре, я бы знала, что время Карнавала – единственный период, когда рабы свободны развлекаться как им заблагорассудится. Вот они и сбегались со всех уголков острова, чтобы попытаться забыть, что больше не люди.
На меня смотрели, я слышала перешептывания:
– Откуда она?
Очевидно, никто даже не подумал установить связь между нарядной молодой особой и полумифической Титубой, о деяниях которой шли разговоры от плантации к плантации.
Джон Индеец танцевал с высокой шабенкой [12] в ярком поношенном мадрасе [13] . Он довольно резко оставил ее посреди площадки для танцев и пошел ко мне. В глазах у него сверкали звездочки, помнившие его предка Аравака. Джон засмеялся:
12
На французских Антильских островах так называют афрокарибских обитателей со светлой кожей.
13
Яркий платок из полушелковой ткани.
– Это ты? Это и в самом деле ты?
Затем повлек меня за собой:
– Идем, идем!
Я сопротивлялась.
– Я не умею танцевать.
Он снова рассмеялся. Господи, как этот человек умел смеяться! И с каждой нотой, вылетавшей из его горла, у меня в сердце рушилась еще одна преграда.
– Негритянка, которая не умеет танцевать? Где это видано?
Вскоре мы немного покружились. На пятках, на лодыжках у меня выросли крылья. Мои бедра, моя талия были гибкими и податливыми. В меня вошел таинственный змей. Был ли это тот первородный змей, о котором столько раз говорила Ман Яя, образ бога – создателя всего сущего на земле? Не он ли заставлял меня трепетать?
Высокая шабенка в поношенном мадрасе иногда пыталась втиснуться между Джоном и мной. Мы не обращали на это никакого внимания. В то мгновение, когда Джон Индеец вытирал себе лоб большим носовым платком из ткани Пондичерри [14] , я снова вспомнила слова Ман Яя: «Немного его крови. Какую-нибудь его вещь, которая бы постоянно соприкасалась с его телом».
На мгновение я будто слегка опьянела. Неужели это так необходимо, ведь он, похоже, и так уже соблазнен «естественно»? Затем я догадалась, что главное – не столько соблазнить мужчину, сколько удержать его, и что Джон Индеец, судя по всему, относится к той разновидности мужчин, которые легко поддаются соблазну и пренебрегают любыми долгими отношениями. И я сделала то, чего от меня хотела Ман Яя.
14
Город на юго-востоке Индии, известный изготовлением хлопковых тканей.
Когда я искусно вытащила носовой платок, при этом поцарапав ему руку ногтем мизинца, он воскликнул:
– Ай! Что ты там делаешь, ведьма?
Он сказал это в шутку. Тем не менее меня это огорчило.
Что же такое ведьма?
Я заметила, что в его устах это слово было словно запятнано позором. Как же это? Как? Способность общаться с невидимыми, сохранять связь с исчезнувшими, умение заботиться, лечить – разве все это не является наивысшей милостью природы, к которой следует испытывать почтение, восхищение и благодарность? Поэтому разве ведьма – если кому-то угодно так называть ту, что обладает этим даром, – не должна вызывать вместо страха почтение и стремление угодить?
Опечаленная подобными размышлениями, я покинула зал, едва закончилась последняя полька. Джон Индеец оказался слишком занят, чтобы заметить мой уход, но позже он неожиданно догнал меня.
Снаружи черная струна ночи сжимала горло острова, намереваясь разрезать его. Безветрие. Деревья неподвижны, будто застыли в немой молитве. На память мне пришли жалобные слова матери:
– Почему женщины не могут обойтись без мужчин?
Да, почему?
– Я не дикарь из леса! Я никогда не приду жить в кроличий ящик [15] , который у тебя там в зарослях. Если хочешь жить со мной, тебе нужно перебраться ко мне в Бриджтаун! – заявил Джон Индеец.
15
Имеется в виду жилье, которое изготавливают из отслужившей свое лодки. Ее покрывают крышей и проделывают окна.
– К тебе?
Усмехнувшись, я добавила:
– У раба нет никакого «ко мне»! Разве ты не принадлежишь Сюзанне Эндикотт?
Он казался недовольным:
– Да, я принадлежу госпоже Сюзанне Эндикотт, но хозяйка добра…
Я перебила его:
– Как хозяйка может быть доброй? Разве раб может любить хозяина?
Сделав вид, словно не услышал моих слов, Индеец продолжил:
– У меня собственная хижина за ее домом, в ней я могу делать все, что хочу.
Он взял меня за руку:
– Титуба, знаешь, что о тебе говорят? Что ты ведьма.
Снова это слово!
– …я хочу доказать всем, что это не так, и открыто взять тебя в законные спутницы жизни. Мы вместе пойдем в церковь, я научу тебя молитвам…
Мне следовало сбежать, верно? Вместо этого я осталась стоять, полная бездействия и обожания.
– Молитвы знаешь?
Я покачала головой.
– Как мир был создан на седьмой день? Как отец наш Адам был изгнан из земного рая из-за проступка матери нашей Евы…
Что за странную историю он мне тут плетет? Однако я была не в состоянии возражать. Вытащив руку из его руки, я повернулась спиной. Он шепнул прямо мне в затылок:
– Титуба, разве ты меня не хочешь?
В этом и состояло все несчастье. Я хотела этого мужчину так, как до этого ничего никогда не хотела. Я желала его любви так, как никогда не желала ничьей другой. Даже любви матери. Я хотела, чтоб он до меня дотронулся. Хотела, чтобы он меня ласкал. Я только и ждала того мгновения, когда он меня возьмет и задвижки моего тела откроются, освободив воды удовольствия.