Я у мамы дурочка
Шрифт:
– Ну никогда не знаешь, чего от них ожидать!
Надежда донской литературы
На собрания в Союз писателей регулярно приглашали десяток молодых и меня в том числе. Мы слушали о невероятных достижениях ростовских литераторов. В конце каждого ежегодного доклада была фраза, что у писательской организации подрастает хорошая смена и надеждой донской литературы являются…
Я неизменно, из года в год, была в этих «надеждах». У меня надежда тоже была, конечно,
Очередная кампания партии и правительства называлась «работа с молодыми». То есть название наверняка было пространное и красивое, но суть именно такая.
Нас, человек двадцать, собрали в конференц-зале «Молота». В президиуме было почти столько же – правление в полном составе и представители, как говорится, всех ветвей городской власти.
Мы сидим и слушаем, как с нами прекрасно работает Союз писателей. Как они понимают наши проблемы! Как они поддерживают нас!
Слушали мы по-разному, кто-то улыбался, кто-то мрачно смотрел в пол. Кто там с нами работал, кому до нас было дело! До собрания, в коридоре, один очень способный молодой прозаик сказал, что ему хочется повеситься от безысходности.
Мне каждый год возвращали рукопись с плюсами на каждой странице и двумя отрицательными рецензиями – моего сверстника, Халупского, и Гарнакерьяна, в то время одного из главных ростовских поэтов.
И этот самый Гарнакерьян сейчас говорил с трибуны, как важно поддерживать молодых.
– Мы их, как птенцов, подсаживаем на забор, чтобы им легче было взлететь! Это как протянуть руку пловцу, помочь ему сесть в лодку!
Я не собиралась выступать. Привыкла относиться иронически к таким кампаниям. Но выносить такое фарисейство!
– Можно мне пару слов? Спасибо. Я хочу сказать, что помогать нам не надо, мы уж сами как-нибудь. Не надо нас подсаживать на забор, тянуть в лодку. Главное, не мешайте, не бейте нас вёслами по рукам и по голове. А то один прозаик сказал в коридоре, что ему хочется повеситься от безысходности…
Секретарём ростовского отделения Союза тогда был Александр Александрович Бахарев, добрейший человек. Сейчас он был вне себя. При всех! При райкоме, горкоме, обкоме! И тот прозаик почему-то обиделся на меня…
И года три меня не включали в число надежд донской литературы. На мою литературную судьбу это, естественно, никак не повлияло.
Где взорвать, где перекрыть
Опять у меня не было времени заказать бронь на гостиницу. Сидела в вестибюле самой что ни на есть непритязательной, на ВДНХ. У неё было одно преимущество – здесь не выгоняли на улицу в двенадцать ночи. И была надежда, что утром тебе всё же дадут узенькую кровать в номере на несколько человек, после ночи в кресле она покажется царским ложем.
Утром я вошла в номер на троих. Соседок не было, сейчас посплю часок и поеду заказывать пропуска на завтра.
Вернулась днём. Ключа у дежурной не было, но дверь оказалась на замке.
– Стучите, там они, – крикнула дежурная с другого конца коридора.
Я постучала осторожно. Подождала и постучала снова.
Вышла женщина в халатике, поправила волосы, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
– Извините… Вы наша новая соседка? А я пришла – чемодан стоит у третьей кровати. Я вас очень прошу, погуляйте часок! Понимаете, я приехала не одна. У нас с ним просто никакой другой возможности…
Я почувствовала, как кровь хлынула мне в лицо, и от этого мне стало ещё больше стыдно.
– Что вы, это вы меня извините! Конечно, пойду пообедаю в ресторан, у меня сегодня свободный день, но я ночь просидела внизу…
– Через час мы уйдём, я вам обещаю.
В ресторане царил приятный полумрак, всего несколько столиков были заняты.
В то благословенное время даже моя не такая большая зарплата позволяла пообедать в ресторане и заказать порционное блюдо.
Голодной мне нельзя ходить в продуктовые магазины и смотреть ресторанные меню.
Здесь есть солянка, прекрасно. И салат, и бифштекс, и пиво! И мороженое!
Молодой официант принёс пиво, салат и два ломтика белого хлеба. Я съела их с салатом. Когда он принёс мне солянку, я попросила:
– Будьте добры, принесите ещё хлеба!
Он принёс два ломтика. На солянку мне не хватило.
– Простите, у вас трудности с хлебом?
– Нет, просто выбрасывать не хотим. Люди, – он сделал паузу, хотел, наверно, сказать – нормальные. – Люди едят мало хлеба.
– Я южанка, не могу обедать без хлеба!
И он принёс целый батон, который я, конечно, не одолела…
Ключ был у дежурной. Я растянулась на прохладной простынке и заснула мгновенно.
Проснулась – по комнате ходила та соседка, что просила меня погулять.
– Выспались? Я не заходила, чтобы не мешать вам. Вы спали почти два часа! Я Лида, из Ленинграда. Где-то раз в месяц, в два мы выбираемся в командировку со школьным другом. Так трудно подгадать, и у него семья, и у меня. Вы уж простите нас, дураков… Он полковник, я завкафедрой в институте. Вот так повернулась жизнь.
– Да разве я не понимаю… У меня и в мыслях нет…
– А третья наша соседка вообще необыкновенная женщина. Тоже полковник, представляете? Вон у неё китель с погонами висит в шкафу. Надевает, когда идёт в своё министерство. И портрет Ленина на тумбочке, видите? Она главный инженер строительства в лагере на Севере. Женщина, а работает с заключёнными. Каким надо быть сильным человеком, они же конченые люди!
– Вы не поверите, я раньше и сама так думала. Но я была в колонии рецидивистов…