Я у себя одна, или Веретено Василисы
Шрифт:
Пока я тут болтала, похоже, мы пришли. «Хорошо, – сказала Баба-Яга, – знаю я их, поживи ты наперед да поработай у меня, тогда и дам тебе огня, а коли нет, так я тебя съем! – Потом обратилась к воротам и вскрикнула: – Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!».
Кто боится Василисы Премудрой
– Что теперь нам делать? – говорили девушки. – Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнем к Бабе-Яге!
– Мне от булавок светло! – сказала та, что плела кружево. – Я не пойду!
– И я не пойду, – сказала та, что вязала чулок, – мне
– Тебе за огнем идти, – закричали обе, – ступай к Бабе-Яге!
Совершенно дурацкое дело – объяснять, почему веретено, Василиса и какое это имеет отношение к названию «Я у себя одна» и женским группам, которые я уже довольно давно веду. Почему, к примеру, не «Коклюшки Кассандры» или «Наперсток Натальи»? Так и вижу пару-тройку ироничных коллег: «веретено», конечно же, фаллический символ, а Василиса – имя несколько двуполое, а все вместе – это, разумеется, зависть к пенису, как завещал дедушка Фрейд. Ребята, я вас все равно люблю и уважаю. Другие коллеги, исповедуя иные профессиональные верования, склонятся к идее женской инициации с символикой нити судьбы, ритуалом зимних посиделок; а то еще и этимологией имени Бабы-Яги побалуют. Вишь, то ли она просто-напросто «ягая», злая то есть, то ли русифицированная версия Бабай-Аги. И тоже хорошо. Объясняться – занятие неблагодарное, ну его совсем. А дело было так.
Сказка про Василису – имеется в виду та, в которой девочка получает в наследство от умирающей матери волшебную куколку-помощницу и по приказу мачехи идет за огнем к Бабе-Яге – стоит в ряду «женских» сказок несколько особняком. Героиня вспоминается не кротостью, красотой, бесконечным терпением или тем, как она отказывается от себя во имя, сами понимаете, большой Любви – то есть не добродетелями «хороших девочек», а чем-то еще. За своим испытанием, за страшноватым, но необходимым светом она идет в темный лес одна: ни далекий отец, ни проезжающие по другим дорогам добры молодцы ей не помощники, вся надежда на себя да на куколку. Решение и помощь находятся совсем не там, где их принято искать в «женских историях». Как сказали в одной группе: «Золушка едет в заколдованной карете, на ней все чужое, все иллюзия; Спящая Красавица вообще лежит себе и ждет принца, а Василисе ждать нечего, и она идет пешком. И хотя все кончается, как положено, свадьбой – путь другой, решение другое». Во многих женских группах как-то сама собой эта сказка оказывалась сказкой «про другое».
Например, про то, что наступает в жизни такой момент, когда гаснет свет, а идти за ним приходится далеко, в страшный темный лес, к Бабе-Яге. Или про то, что кому-то и «от булавок светло», но довольство этим булавочным светом – до поры. Или про то, что волшебная куколка и материнское благословение спасают и в черный час, только в жизни куколку порой приходится делать своими руками, а за благословением отправляться в нелегкое странствие, искать его трудно и настойчиво, когда – в туманной семейной истории, в родовой мифологической прапамяти, а когда и вовсе не в своей кровной семье. Или про то, что некоторые вещи никак, ну никак невозможно узнать раньше срока: есть такое знание, до которого еще дожить надо, а до того оно чужое и бесплодное. Или про ненадежную, в самый неподходящий момент поворачивающуюся спиной «фигуру отца», который, понятное дело, порой и не отец вовсе. Или про то, как страшит непонятное, не встречавшееся в предыдущей жизни – и как важно бывает все-таки в этот опыт войти…
У всякой сказки смыслов и тайн много. Да, есть несколько блестящих интерпретаций этой. К примеру, есть прелюбопытный анализ «Василисы» в «Бегущей с волками» Клариссы Пинколы Эстес. Пересказывать его не стоит, а от удовольствия процитировать не откажусь:
«Мы уже убедились, что оставаться слишком кроткой глупышкой опасно. Но, быть может, вы все еще сомневаетесь, быть может, вы думаете: «Господи, да кто же захочет быть такой, как Василиса?» Вы захотите, уверяю вас. Вы захотите быть такой, как она, сделать то, что сделала она, и пройти по ее следам, ибо это путь, который позволит вам сохранить и развить свою душу» [1] .
1
Кларисса Пинкола Эстес. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях. – К.: София, 2000.
«Энглизированная» версия самой сказки, конечно, отвлекает от сути – как вам нравится Баба-Яга, которая говорит Василисе: «Ну что же ты, милая!», – и вдобавок называется «колдуньей»? Мы-то знаем, как старуха изъясняется на самом деле…
Впрочем, это все пустяки: «подлинная история Василисы Премудрой» (по другим источникам – Прекрасной) вполне доступна и есть в любом мало-мальски приличном сборнике русских народных сказок, по соседству с «Пойди туда, не знаю куда» и «Финистом – Ясным Соколом». Сказка как сказка: в меру жестокая, в меру загадочная, со времен детского чтения полузабытая, перепутавшаяся в памяти с другими сказками… Важнее-то не это: она работает. И бывшая рыженькая девочка из подмосковного военного городка, дочка суровой матери и внучка нелюбящей бабки, разыгрывая с помощью группы «Василису», сделала для себя что-то очень важное. И печальная мама трех требовательных дочерей почему-то посветлела лицом, побывав Бабой-Ягой. (Между прочим, Бабу-Ягу в женских группах не очень-то и боятся, относятся к ней почтительно, но с юмором.) А вот еще: энергичная умница-журналистка почему-то вспомнила, как бабушка говорила ей много-много лет назад: мол, в молодости шустрая была, что твое веретено… Вот оно-то ей от бабушки и осталось, только внучке прясть некогда и незачем – надо самой вертеться.
А на некоторых группах Василиса почему-то не вспоминается, они сочиняют или помнят другие сказки «про другое». Вот одна: «Моя жизнь как кочан капусты. Листья смотрят наружу. Этот – к друзьям, этот – к детям, этот – к мужу, этот – к родителям, этот – к работе… Хорошие листья, успешная жизнь, но где же я сама, где кочерыжка? В эти два дня я хотела бы совершить поход за ней, хоть узнать про нее что-то». Вопрос из группы: «Это как изюминка?» – «Нет, изюминка – для других, а кочерыжка – это я и есть, та, которая у себя одна». (Конечно, кочерыжка тоже может быть проинтерпретирована по дедушке Фрейду… Если не смешно, дальше можно не читать.)
Кому как, а мне этот капустный образ – и многие другие, о которых расскажу в свое время, – ближе и симпатичней разговоров про «истинное Я» и «путь к себе». Хотя, конечно, речь идет именно о них. Но еще и о том, что готового рецепта нет: хоть ты сто раз становись перед зеркалом и говори «Я люблю и принимаю себя», хоть выучи наизусть все полезные «советы психолога» – свою нить можно спрясть только самой.
Кто же боится Василисы Премудрой? Да мы сами и боимся, что уж там. И есть чего испугаться: эта история, что называется, обязывает. Как минимум – к попытке посмотреть на свою жизнь и себя в ней иначе, чем привыкли.
«На какой-то миг Василиса пугается силы, которую несет, и ей хочется выбросить пылающий череп. […] Это правда, я не стану вам лгать – легче избавиться от света и снова уснуть. Это правда – порой бывает трудно держать перед собой светильник из черепа. Ведь с ним мы четко видим себя и других со всех сторон – и уродливое, и божественное, и все промежуточные состояния. […]
Плутая по лесу, Василиса, безусловно, думает о своей неродной семье, которая коварно послала ее на смерть, и хотя у девочки добрая душа, череп отнюдь не добр: его дело – быть зорким. Поэтому, когда она хочет бросить череп, мы понимаем, что она думает о той боли, которую причиняет знание некоторых вещей о себе, о других и о мире» [2] .
2
Кларисса Пинкола Эстес. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях. – К.: София, 2000.
…С веретеном в руках хорошо поется, вспоминается и думается, да и света, в общем-то, не надо – пальцы все и так чувствуют. И все-таки идти Василисе в темный лес к страшному костяному тыну – «как нам, чтобы понять свою жизнь, иногда приходится повернуться к чему-то тяжелому, страшному в ней». Это опять голос из группы. Пора поговорить и о ней.
Своим голосом: женщины без мужчин
Я долго колебалась, прежде чем написать книгу о женщине. Тема эта вызывает раздражение, особенно у женщин; к тому же она не нова. Немало чернил пролито из-за феминистских распрей, сейчас они уже почти утихли – так и не будем об этом говорить. Между тем, говорить не перестали. И не похоже, чтобы многотомные глупости, выпущенные в свет с начала нынешнего века, что-нибудь существенно прояснили в этой проблеме. А в чем она, собственно, заключается? И есть ли вообще женщины? Конечно, теория вечной женственности имеет еще своих приверженцев. «Даже в России они все же остаются женщинами», – шепчут они.