Я убиваю
Шрифт:
– Алло?
– Привет, Фрэнк.
Он закрыл глаза, и перед ним сразу же возникло лицо человека на другом конце линии. Плоский нос, русые волосы, пристальный взгляд, запах крема после бритья, ленивая походка, темные очки и серый костюм, который превратился едва ли не в униформу.
– Привет, Купер.
– Знаю, для тебя это рано, но я был уверен, что ты уже проснулся.
– Ну да… Что случилось?
– Да всякого хватает! Полный бред. Работаем сутками без перерыва, а толку мало. Чтобы выкрутиться, нужно бы вчетверо больше людей. Все стараются делать вид, будто ничего не случилось, но боятся. И в общем-то они неправы, потому что
Он помолчал.
– Ну, а ты-то как там?
Да, я-то как?
Фрэнк задал этот вопрос сам себе, словно только сейчас вспомнил, что жив.
– Вроде все в порядке… Сижу тут, в Монте-Карло, коротаю время с денежными мешками. Единственная опасность – рискую тоже почувствовать себя богачом среди всех этих миллиардеров. Вот если захочется вдруг купить сорокаметровую яхту и это не покажется мне безумием, значит, пора сваливать отсюда.
Он поднялся с кровати, держа телефон возле уха, и не одеваясь, направился в ванную комнату. Сел в полумраке на унитаз.
– Если удастся купить, расскажешь, как это делается, я тоже попробую.
Купер уловил в голосе Фрэнка горькую иронию и решил подыграть.
Фрэнк представил, как тот сидит в своем кабинете у телефона, слегка улыбаясь, и на лице написано огорчение за него. В общем такой, как всегда. А он, Фрэнк, напротив, определенно шел ко дну, и оба это знали.
Немного помолчали, потом Фрэнк отчетливо услышал тяжелый вздох – Купер перестал притворяться. Голос его зазвучал тверже и тревожнее.
– Фрэнк, не кажется ли тебе…
Он знал, что услышит, и сразу же прервал.
– Нет, Купер. Нет кажется. Я не собираюсь возвращаться. Пока слишком рано.
– Фрэнк, Фрэнк, Фрэнк! Прошел уже почти год. Сколько, по-твоему, нужно, чтобы…
Слова друга не достигли сознания Фрэнка, затерявшись в огромном пространстве между ним, Америкой и космическим вакуумом. Он услышал только собственные мысли.
И действительно, сколько времени, Купер? Год, столетие, миллион лет? Сколько нужно человеку, чтобы забыть, что он разбил две жизни?
– К тому же, Гомер ясно сказал: можешь вернуться на службу, когда захочешь, если тебе нужно. Ты здесь был бы нужен, в любом случае. Только небу известно, как необходимы здесь такие, как ты. Не находишь ли, что быть тут и почувствовать себя частью чего-то, когда все закончится…
Голос Фрэнка был подобен удару острейшего клинка. Он отсекал любую попытку достучаться к нему.
– Купер, когда все это кончится, останется только одно…
Купер молчал, как человек, у которого рвется наружу вопрос, но он не решается задать его даже шепотом. Потом его голос долетел до Фрэнка, и все пространство между Монте-Карло и Америкой не сравнить было с расстоянием, разделявшем их.
– В чем дело, Фрэнк, ради бога?
– Бог тут не при чем. Это касается только меня. Меня и только меня. И ты знаешь, что на этой войне в плен не берут.
Он отодвинул трубку от уха и посмотрел в полутьме на свой палец, прерывающий связь.
Перевел взгляд на отражение своего обнаженного тела в зеркале ванной: босые ступни на холодном мраморном полу, мускулистые ноги, потухшие глаза, иссеченный красноватыми шрамами торс.
Рука медленно, словно сама собой, поднялась и коснулась шрамов, а услужливая память воспроизвела то, что он постоянно носил в себе.
Очнувшись, Фрэнк прежде всего увидел лицо Гарриет. Потом из тумана медленно выплыло лицо Купера. А когда удалось рассмотреть комнату, он обнаружил невозмутимого
Он повернул голову к жене и понял, как во сне, что это больничная палата. Зеленоватый свет, проникавший сквозь жалюзи, букет цветов на столике, трубки, прикрепленные к руке, монотонное тиканье аппарата наблюдения за больным – все вокруг поплыло… Он хотел заговорить, но не смог вымолвить ни слова.
Гарриет приблизилась и, близко наклонившись к его лицу, положила руку ему на лоб. Он почувствовал прикосновение, но не услышал ее слов, потому что опять провалился туда, откуда только что вернулся.
Когда же он снова пришел в сознание и смог заговорить, Гомер Вудс стоял тут же, рядом с Гарриет.
Купера не было.
Освещение в комнате изменилось, свет был дневной – того же дня или другого, он не знал. Сколько времени, стал соображать он, могло пройти с его последнего пробуждения и оставался ли Гомер все это время здесь? Одет он был так же, и выражение лица – то же. Фрэнк вспомнил, что никогда не видел на нем другой одежды и иного выражения на лице. Наверное, у Гомера дома был шкаф, полный совершенно одинаковых костюмов. В офисе его звали «Мистер Эскимос» – за голубые глаза, такие же стекловидные, как у собак в эскимосских санных упряжках.
Гарриет все так же держала руку у него на его голове, и по щеке ее текла слеза. По глазам можно было понять, что слеза тут с незапамятных времен.
– Привет, любимый, с возвращением!
Она поднялась со стула рядом с кроватью и легко поцеловала его в губы. Фрэнк ощутил ее дыхание, как моряк вдыхает воздух, несущий запах берега, воздух дома.
Гомер скромно отступил на шаг.
– Что случилось? Где я? – спросил Фрэнк еле слышно, почти не узнавая собственного голоса.
Как-то странно болело горло, и он ничего не помнил. Последнее, что оставалось в памяти, – дверь, которую он выбивал ногой, и собственные руки, державшие пистолет, когда переступал порог. Потом молния, гром и ощущение, будто какая-то огромная рука швыряет его куда-то вверх, во мрак без боли.
– Ты в больнице. Целую неделю был в коме. Так перепугал нас.
Слеза, казалось, приклеилась к лицу его жены, словно превратившись в складку на коже. И сверкала, как его боль.
Гарриет посторонилась и взглянула на Гомера, молча приглашая объяснить остальное. Он подошел и посмотрел на Фрэнка поверх очков.
– Ларкины пустили слух, будто у них со связными состоится крупный обмен товарами и деньгами на том складе. Много товара и много денег. Они очень искусно сделали все, чтобы Харвей Льюп и его приспешники решили завладеть ими. Мало того, навели их на мысль захватить склад и забрать все – и товар, и деньги. Здание было начинено взрывчаткой. Одним фейерверком Ларкины избавились бы от любой конкуренции на рынке. Но вместо Льюпа явились вы с Купером. Он оставался снаружи, с южной стороны склада, когда ты вошел со стороны офиса. Взрыв пришелся в основном на опорные конструкции, внутри склада, поэтому Купер отделался легко – лицо в известке и несколько синяков. А на тебя обрушился главный взрывной удар, но на твое счастье, Ларкины, хоть и крупные наркоторговцы, зато плохие пиротехники. Ты остался жив просто чудом. И я не могу упрекнуть тебя, что ты не дождался остальных. Если бы вы вошли туда все вместе, была бы настоящая мясорубка.