Я убиваю
Шрифт:
Его голос долетел до сознания Фрэнка подобно ветру, предвещающему грозу, но тучи принесла совсем другая буря.
– Нет, Никола. У нас с тобой уже не одинаковые воспоминания. Я не тот, каким был прежде. И никогда уже не буду таким.
Комиссар поднялся с кресла, обошел стол и остановился перед Фрэнком, слегка наклонившись к нему, будто тем самым хотел придать больше убедительности своим словам.
– Тебе никогда не приходило в голову, что ты не виноват в том, что случилось с Гарриет? Во всяком случае, не только ты.
Фрэнк отвернулся, глядя в окно, желвак на
– Господи, Фрэнк! Ты же видел, что произошло. Ты же видел все собственными глазами. Тут где-то ходит убийца, убивший уже двух человек и готовый убивать еще. Не знаю, о чем только ты думаешь! Неужели не понимаешь, что если бы ты помог остановить этого маньяка, то сразу почувствовал бы себя лучше? Ты не находишь, что помогая другим, поможешь и себе самому? И поможешь себе вернуться домой.
Фрэнк перевел взгляд на друга. Он смотрел на него как человек, которого ничто ни с кем не связывает.
– Нет.
Это короткое односложное слово, произнесенное спокойным голосом, встало между ними стеной. На какой-то миг оно остановило обоих. Словно кадр, выхваченный из фильма, конец которого им был неведом.
В дверь постучали и, не ожидая ответа, вошел Клод Морелли.
– Комиссар…
– Да, Морелли?
– Там пришел один человек из «Радио Монте-Карло»…
– Скажи ему, что я не разговариваю с журналистами. Сейчас. Потом будет пресс-конференция, а когда именно, решит начальник полиции.
– Нет, комиссар. Это не журналист. Это диджей, который ведет ночную передачу. Он пришел вместе с директором радио. Они читали газеты и говорят, что, возможно, у них есть информация по этому делу о двойном убийстве в порту.
Юло не знал, как отнестись к такой новости. Любые полезные сведения сейчас – просто манна небесная. Он опасался только, чтобы не потянулись мифоманы, убежденные, что им все известно об убийце, или даже готовые признаться в убийстве. Однако ничем нельзя пренебрегать.
Он вернулся за стол.
– Пусть войдут.
Морелли вышел, Фрэнк тоже поднялся и направился к двери, но тут она отворилась, и опять появился Морелли, сопровождая двух человек. Один был молод, лет тридцати, с длинными черными волосами, другой постарше – лет сорока пяти. Фрэнк мельком взглянул на них, посторонился, пропуская, и направился в еще открытую дверь. Однако на пороге его остановил голос Никола Юло.
– Фрэнк, ты в самом деле уверен, что не хочешь задержаться?
Ни слова не говоря, Фрэнк Оттобре вышел из кабинета.
9
Покинув полицейское управление, Фрэнк свернул на рю Сюффрен Раймон и, пройдя несколько десятков метров, оказался на бульваре Альберта Первого, который тянулся вдоль порта. Подъемный кран неторопливо перемещался на фоне голубого неба. Бригада рабочих еще разбирала боксы и грузила их на машины.
Все вокруг выглядело вполне нормально.
Он перешел дорогу и остановился на портовой эспланаде – посмотреть на пришвартованные яхты. На набережной не осталось никаких следов происшествия.
Бенето был отбуксирован отсюда в распоряжение полиции для продолжения следствия. Бальетто и другая пострадавшая яхта все еще покачивались у причала, слегка соприкасаясь кранцами. Ограждение было снято. Смотреть больше было не на что.
Портовый бар вернулся к обычной жизни. Возможно, случившееся даже прибавило ему клиентуры – любопытных, которым хотелось побывать там, где произошло то, что произошло. Может быть, молодой моряк, обнаруживший трупы, еще сидел в баре, радуясь минутной известности и рассказывая об увиденном. А может, сидел молча перед рюмкой, старясь забыть все на свете.
Фрэнк опустился на каменную скамью.
Мимо быстро прокатил на роликовых коньках мальчик, за ним спешила девочка помладше, она еще плохо держалась на роликах и жалобно просила его подождать. Невдалеке какой-то мужчина терпеливо ожидал, пока его собака – черный лабрадор – закончит свои дела, потом достал из кармана пластиковый мешок и лопатку и собрал с земли продукт собачьего «преступления», чтобы потом, как положено, отправить его в мусорный бак.
Нормальные люди. Люди, которые жили, как множество других, как все. Возможно, у них было больше денег, возможно, больше счастья или иллюзий, что они могут получить все, что хотят. Быть может, это была только видимость и ничего более. Клетка, пусть и позолоченная, все равно оставалась клеткой, и каждый сам вершил свою судьбу. Каждый сам строил свою жизнь или разрушал ее соответственно правилам, какие устанавливал для себя. Или правилам, какие отказывался принять.
Иного выхода ни у кого не было.
Порт покидала чья-то яхта, на корме светловолосая женщина в голубом костюме махала рукой, прощаясь с кем-то на берегу. Издали она походила на Гарриет.
Фрэнк почувствовал, как нервный ком подкатил горлу, скользнул выше и взорвался у него в голове. В тот же миг одно море сменилось другим, одни солнечные блики другими, и память распахнула картину былого.
Когда он вышел из больницы, они с Гарриет сняли коттедж на побережье, в тихом уголке штата Джорджия. Это был деревянный дом с крышей из красной канадской черепицы, он стоял между дюнами в сотне метров от моря. На море выходила веранда с огромными раздвижными стеклами, которые летом можно было открыть, превратив помещение в нечто вроде внутреннего дворика.
По ночам они слушали ветер, гулявший среди скудной растительности, и шум океанских волн, разливавшихся по пляжу. Они лежали в постели, и Фрэнк чувствовал, как жена крепко прижимается к нему, прежде чем уснуть, словно ей отчаянно нужно убедиться, что он рядом, будто все еще не может поверить, что он действительно тут, рядом с ней, живой.
Днем они проводили время на берегу, загорали и плавали. Побережье было почти пустынным. Те, кому, кроме моря, нужен был шумный людный пляж, отправлялись на модные курорты, глазеть на тренировки культуристов или на девушек с силиконовой грудью, вилявших бедрами, словно проходили пробы для съемок в сериале «Пляжный патруль».