Я убью тебя, милый
Шрифт:
— Нормально.
— Ты уверена?
— Сам подумай; как живется в колонии? — пожала я плечами. — Главное тут — никуда не лезть. Не будешь лезть — силком тебя никто не потянет. Вляпаться можно только по собственной вине. Тут нужно держать ухо востро и никого не бояться. Например, если кто-то уронит вещь, а ты нагнешься, чтобы ее поднять, то после этого на хорошую жизнь не рассчитывай.
— Как это?
— Будешь до посинения за другими подбирать. Тебе будут кидать, а ты подбирать. Не скажу, что в отряде меня уважают, но, по крайней мере, не достают. Мне для этого пришлось несколько раз пройтись табуреткой по головам. Я и сама не знаю, как смогла
— А какие тут условия?
Если эта гостиница считается здесь крутой, то представь, как выглядят наши бараки. В бараках очень сыро. Вроде бы отопительный сезон давно начался, а у нас до сих пор не топят. На стенах грибки, плесень. В секциях воняет сыростью. Вода для питья ржавая. Говорят, что эту зону построили на болоте. Так что где же ей взяться — нормальной воде? От ржавой воды летят зубы, тело чешется. Девчонки расчесываются до крови, заносят инфекцию, подолгу болеют. Тут все помешаны на сигаретах и чае. Это самое ценное из то-то, что разрешают передавать в посылках. Все чифирят, но я чифирить не могу — тошнит. Да и лицо от чифиря становится землистого цвета. Администрация у нас паршивая. Охранники трахают зечек за пачку дешевого чая, по обоюдному желанию, естественно. Впрочем, с мужиками проще, они хоть немного нас жалеют и понимают. А вот бабы-надзирательницы — те вообще сволочи каких мало. Мы их называем «эсэсовки». Они никогда и никого не слушают. Ты умирать будешь на их глазах — они не почешутся.
Я замолчала и посмотрела на Глеба. Он вздохнул и налил мне полную рюмку виски. Я выпила и принялась с аппетитом уплетать куриную ногу.
Глеб закурил сигарету.
— Я видел, как тут других шмонают, — задумчиво произнес он. — Родителей, родственничков… Это просто кошмар! С родственниками заключенных обращаются так, будто они сами в чем-то провинились. Раздевают, обыскивают сумки, все переворачивают. Правда, со мной так никто не обращался. У моего товарища в этой колонии один дядечка знакомый есть. Он тут юрисконсультом работает. Так вот, ему позвонили и хорошо заплатили, чтобы меня никто не шмонал. Как видишь, получилось неплохо: выделили самый лучший номер, разрешили пронести спиртное, сауну сделают.
— Ты же сюда в командировку приехал…
— Это я соврал, Дашка, — занервничал Глеб. — Мне просто захотелось тебя увидеть. Я нашел следака, который вел твое дело, и у него получил информацию о том, в какой колонии ты сидишь. Все устроил и приехал. Думал, ты не захочешь меня видеть, но ты молодец, пришла. Почему ты не спрашиваешь, как моя жизнь?
— Не знаю. В последнее время я больше думаю о своей. Жаль, что она проходит мимо меня. Страшно подумать о том, что впереди ничего не осталось.
— Ты злишься на меня за то, что я тебя сюда засадил?
— Нет. Тут все понятно. Я ведь хотела тебя убить. Я знала, что ты меня засадишь.
— Знала?
— Ну конечно! Ведь ты мне еще в машине грозился, когда я везла тебя, раненого, в больницу.
Я достала папиросу и закурила. Глеб посмотрел на меня округлившимися глазами.
— Даша, брось эту гадость! Разве девушки курят папиросы?
— Какая я девушка? Вот уже полгода, как я обыкновенная зечка, баба третьего сорта, отброс общества!
— Даша, прошу тебя, возьми сигарету. Папиросы курят работяги, бомжи, нищие в переходах, ноты?!
Пожав плечами, я затушила папиросу. Затем аккуратно завернула ее в клочок газеты и сунула в карман казенного халата.
— А это зачем?
— А это на следующий раз. Я выкурю эту папиросу там, где это никого не шокирует.
Взяв тоненькую сигарету, я глубоко затянулась.
— Это дамские, с ментолом. Ты их раньше очень любила.
— Я уже не помню, что было раньше. Теперь мне кажется, что сигаретами накуриться невозможно. Охранники всегда над нами издеваются. Когда посылки приходят, они вскрывают пачки и ломают сигареты.
— Зачем?
— Не знаю. Наверное, им просто хочется покуражиться. Девчонки мучаются, курят поломанные сигареты.
— Тебя хоть кто-нибудь навещает?
— Один раз приезжала сестра на короткое свидание. Мы разговаривали в кабинках, как на переговорном пункте. Они застекленные, и связь в них через телефон. Правда, аппараты там стоят такие, что в них практически ничего не слышно. Это сделали специально, чтобы заключенные почувствовали себя настоящими изгоями. Во многих кабинках кричат, стучат, многие плачут… Мы с сестрой давно уже в прохладных отношениях, поэтому свидание не принесло мне радости. Она не пришла даже на суд… Не понимаю, зачем она приехала в колонию? За полгода ни одной посылки, и вдруг заявилась… Посмотреть захотела, в какой обстановке я нахожусь. Тут есть только одно приятное место — лазарет, но туда еще нужно умудриться попасть. Некоторые расчесывают тело так сильно, что оно покрывается коростой и начинает гнить. Другие вводят в руку вазелин. Рука распухает, синеет и ужасно болит. Это тоже прямой путь в больницу.
— У тебя даже глаза другие стали, не такие, как раньше, — тяжело вздохнул Глеб.
— А какие были раньше?
— Раньше они у тебя были озорные, веселые, с огоньком, а теперь — тусклые, чужие. В них только смертная тоска, и все.
— А что ты хочешь? Ведь я и подумать не могла, что меня посадят. Сначала я была в шоке, потом привыкла. Человек ко всему привыкает, даже к таким мерзостям, после которых жить не хочется. Представляешь, когда сюда привозят, в первую очередь делают медицинский осмотр. Раздевают догола, просят раздвинуть ноги и грязным пальцем лезут во влагалище. Будто я скотина какая-то! И все это в присутствии охранника, который слюнями изошелся, глядя на мое унижение…
Когда меня кинули в карантинную камеру, я увидела там пожилую женщину. Мне так захотелось упасть ей на грудь и выплакаться всласть, но она не обратила на меня никакого внимания. Понимаешь, никакого, даже не повернулась в мою сторону. Взяв себя в руки, я тихо спросила ее:
— Вы тут давно сидите? Что вы натворили? Она окинула меня безразличным взглядом:
— Зачем тебе?
— Просто так. Мы же с вами товарищи по несчастью, значит, должны поддерживать друг друга, — грустно сказала я.
Женщина усмехнулась:
— Вижу, милая, что ты тут новичок, поэтому дам тебе ценный совет. В том месте, где мы с тобой находимся, никогда не было и никогда не будет товарищей. Если не хочешь нажить себе неприятностей, забудь эти слова.
Это был мой первый урок. А сколько последовало потом… Ты, конечно, видел фотографии преступников, ну, такие — в фас и в профиль. Так вот, когда меня фотографировали, я нечаянно моргнула. Мент дал мне дубинкой по голове да так сильно, что у меня опухло правое ухо. Он сказал, что забьет насмерть, если я испорчу еще хоть один кадр… Здесь никто не смотрит на меня как на женщину. На меня смотрят как на кусок протухшего мяса…