Я уеду жить в сказку
Шрифт:
Она приходила – всегда на одну и ту же лавочку, а если та была занята, терпеливо ждала на качелях неподалеку – и слушала плеер, читала, мечтала, обдумывала все на свете, иногда болтала с устраивавшимися рядом старушками и молодыми матерями. А потом бабушка забирала ее с собой по пути в булочную, где, как они выяснили, продавались самые вкусные французские батоны. Вместе они возвращались в неприветливую, но ставшую почти привычной квартиру. Иногда вечером за Томой приходили родители, иногда она оставалась у бабушки – и чай они пили уже из нормальных, прочных чашек, а книги стояли там, где им было положено. Только термос с кофеваркой пока не нашли своего
Дни были светлыми и длинными – без уроков, без суеты, в уютном жарком мареве. Так они пережили то лето.
Сейчас
Боль в груди. Адская, всепоглощающая, как будто в нее вкрутили гигантский раскаленный винт. Почему никто никогда не говорил Томе, что эмоциональная боль может столь мучительно ощущаться физически?..
Она вырубила будильник (понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что он все еще звенит) и со стоном натянула одеяло до подбородка. Мысль о том, чтобы встать и идти как ни в чем не бывало на работу была дика и невыносима. Впрочем, невыносима была любая мысль в принципе. От этого огненный винт вкручивался глубже.
Рука машинально потянулась к телефону. Сказать начальнику, что заболела. «Нет, Петр Иванович, не ОРВИ. И не грипп. Просто разбитое сердце, знаете ли. Что значит блажь?». Тома и сама до недавнего времени была уверена, что все это не более чем выдумки романистов на потребу чувствительным барышням, и вообще неконтролируемые эмоции – чушь собачья. Даже если поссорилась с красивым мальчиком и кажется, что жизнь кончена, можно пробежаться по магазинам, съесть мороженое, заглянуть с подружкой в клуб, поймать на себе десяток-другой восхищенных мужских взглядов – и ты снова на коне. Вместо этого лежишь и страдаешь – значит, сегодня тебе так хочется. Раз чувства твои, то ты ими и управляешь.
Как выяснилось, Тома ничего в этом не понимала. Ее прежние увлечения были подобны цветным лентам: разные, но по сути одинаково легкие, они то едва скользили по коже, то опутывали ее, но их можно было просто разрезать. Влюбившись в него, Тома точно оказалась распиленной пополам на столе фокусника: она понятия не имела, что происходит и произойдет дальше, но твердо знала, что полностью находится в его власти.
Его звали Дмитрий. Называть его, даже про себя, Димой ей претило: именно полное имя казалось ей более весомым, даже царственным, как и его обладатель. Тома любила Дмитрия семь долгих месяцев. Он вместе с женой и сыном переезжал в другую страну, и это значило, что встретятся они нескоро, а вероятнее всего, этого не случится никогда. Да, они и раньше виделись вживую нечасто, но у нее, как теперь выяснялось, были смутные надежды на перемены.
Причина переезда была связана с работой Дмитрия. Он зачем-то пытался объяснить ей подробности, но она его почти не слышала. После того как прозвучало роковое слово «Англия», безутешная Тома могла только молча плакать, кусая костяшки пальцев, чтобы рыдания не услышали соседки. Дмитрий, от которого не было смысла что-то скрывать (утаить чувства такой силы от их объекта сложнее, чем замазать тональником кровавую рану), увещевал по скайпу, что так будет гораздо лучше – видимо, опять же для него и его семьи, – страдальчески вздыхал и, сбиваясь, снова и снова говорил, что Тома должна перестать переживать. Но она не переставала.
Едва они попрощались и слегка искаженное камерой худощавое лицо Дмитрия с печальными серыми глазами исчезло с экрана, Тома впервые с удивлением и ужасом ощутила этот винт у себя в груди. Ей пришлось даже схватиться за стол, когда она поднималась, чтобы налить себе водки. Тома в жизни не пила ничего крепче десятиградусного вина, но почему-то решила, что такую боль может притупить лишь водка.
Бутылка «беленькой» хранилась у нее в медицинских целях: Тома растиралась, когда сильно замерзала или заболевала. Она решительно открутила крышку, но от одного запаха, ударившего ей в лицо, девушку замутило. Тома поняла (нет, для понимания она была слишком оглушена горем – скорее, интуитивно ощутила), что от одного глотка ее просто вывернет. Она похоронила идею выпить и мучительной, неуверенной, как у старика, походкой направилась к кровати, где и провела весь вечер и всю ночь. Винт причинял невыносимые страдания, и Тома была уверена, что не доживет до утра. Что-то разорвется внутри, и это освободит ее навсегда. Однако утро – странно – наступило, хотя облегчения не принесло. Да и было ли оно возможно?..
О том, чтобы поделиться с кем-то, не было и речи: они не поняли бы ее чувств, покрутили бы пальцем у виска. Как можно так сильно любить женатого мужчину, если у тебя с ним практически ничего не было и он изначально ничего тебе не обещал? Когда-то и она рассуждала так же.
В трудные дни – ну или те, которые она считала трудными раньше: из-за авралов на работе, ссор с подружками, головной боли или внезапной непогоды – Тома обычно находила чем себя утешить. Например: сколько бы ни навалилось дел, в перерыве выбегу за ванильным капучино, перед сном посмотрю фильм с Эштоном Катчером… Такие простые обещания, данные себе, позволяли Томе почувствовать почву под ногами и уверенность в том, что даже самый дурной день можно скрасить – хотя бы в финале.
Улучшить ее теперешнее состояние такими банальными способами не представлялось возможным. И все же она бессознательно уцепилась за то, что на дворе пятница и ей предстоят выходные в одиночестве. Редкое удовольствие, которое выпадало ей… когда в последний раз? Она не могла вспомнить. Надя, Катя и Соня – кто-то из них всегда был дома, и если Соня, в полном соответствии со своим именем, в свободное время предпочитала спать, то шумные и энергичные Надя с Катей вечно чем-то гремели, громко болтали, готовили на кухне под отвратительную русскую попсу.
Две недели назад вдруг выяснилось, что эта «сладкая парочка» собирается провести выходные в гостях у Надиных родственников. Одно это стало для Томы громадным облегчением, а тут еще Соня решила пожертвовать двухдневным сном и укатить куда-то с бойфрендом – он вроде сделал ей замысловатый сюрприз (несмотря на свою пассивность, девушка очень быстро встретила в Москве парня). Таким образом, съемная квартира оставалась в полном распоряжении Томы на два дня. Пока на нее не обрушилась новость об отъезде Дмитрия, девушка думала об этом с упоением, почти как о собственном отпуске. Сейчас это уже не имело такого значения, но по крайней мере Тома могла побыть со своей болью наедине.
«Уже пятница», – продолжала твердить она себе, но стоило ей на секунду вдуматься, как на горизонте маячил и понедельник – начало новой недели, в которой точно не будет места надежде и вообще хоть чему-то хорошему. Дмитрий с семьей улетал в воскресенье.
ВОСКРЕСЕНЬЕ. Тома глотнула воздух и остервенело потянула на себя ручку входной двери. Незаметно для себя утром она успела умыться, одеться, причесаться и даже припудриться. Поела ли? Нет, кусок в горло не лез. Общалась ли с соседками? Может, перекинулась парой слов.