Я украду твой голос
Шрифт:
— Вы не видели, кто это был?
— Нет. Я не мог торчать у дверей. Но я слышал, как он разделывался с Ремером.
— Что вы слышали?
— Разрезы щек и горла. Хруст хрящей. Пласты плоти, вывернутые наизнанку.
— Но кто это проделал?
— Я не знаю. Мне пришлось уйти. По коридорам забегали люди Ремера, затем приехала полиция. Я убедился, что клиент мертв, и заперся в своем номере.
Генерал глубоко затягивался, роняя пепел на ковер.
— Неужели маньяк?
— Сначала я подумал, что это ваш агент. Мне передавали, что центр недоволен
— Для подстраховки специалист был, — признался генерал. — Но он так и остался в запасе.
Бурмистров осмысливал полученную информацию. Оснований не верить Композитору у него не было. Агент так непосредственно и убедительно излагал события, что первоначальный агрессивный настрой генерала бесследно улетучился. Похоже, что в дело действительно вмешался маньяк. Произошел тот невероятный случай, когда намеченную жертву убили без их участия. Такое случается, хотя и крайне редко. Что же, это меняет дело. Так и доложим начальству. Мол, все было под контролем, но вмешался психопат. А результат, так или иначе, достигнут. Орден, конечно, не дадут, но и в лагерь не отправят. И то хорошо.
Генерал повеселел.
— Так. Теперь всё ясно. Собаке — собачья смерть!
— С собаками так не поступают.
— А с врагами мирового социализма можно. Отдыхайте, ходите по театрам, ведите обычную жизнь. Когда понадобитесь, я вам сообщу.
— Я хотел бы съездить в Ленинград. Там премьера в Кировском. Всего на несколько дней, — попросил Композитор.
— В Ленинград? Согласен. Предупредите меня заранее по обычному каналу и езжайте. Думаю, на пару недель нам всем надо устроить отдых.
Генерал Бурмистров преподнес руководству тщательно продуманную версию гибели неудобного врага Милоша Ремера, сдобрил ее цитатами из зарубежной прессы, где во всем обвинялся полоумный хирург, и получил снисходительное одобрение. Жестокое бессмысленное убийство было признано подходящей карой для отъявленного подонка. Результат был достигнут, ситуация в Венгрии нормализовалась, народ переключил свой гнев на убийцу.
Генерал успокоился и порой позволял себе философские мысли, что в этом мире, помимо всесильного МГБ, существует еще и воля божья, от которой тоже невозможно укрыться. Через месяц-другой детали прошедших событий затянулись бы илом новых дел, если бы не одно существенное обстоятельство. Вернее, сразу несколько.
В Ленинграде в студенческом общежитии были найдены трупы двух молодых людей, изуродованных очень схожим с Ремером образом. Оба свалились после серьезной попойки. А утром на них наткнулся протрезвевший приятель, которому и предъявили обвинение в двойном убийстве. Он ничего не помнил, и даже начал каяться, только не мог объяснить, где раздобыл хирургические перчатки, найденные в комнате.
Затем в Москве в течение двух дней подряд обнаруживались тела девушек, лица и шеи которых были аккуратно вскрыты острым скальпелем.
У Бурмистрова неприятно запершило в горле при виде жутких фотографий с мест преступлений. Тот же вычурный стиль, что и в Будапеште. Зачем это понадобилось преступнику? Это не безумная ярость. Разрезы производились системно, словно кто-то намеревался вывернуть тело наизнанку, чтобы заглянуть поглубже.
Будапешт, Ленинград, Москва. Разные города, однотипные необычные убийства. Слишком много совпадений, чтобы их игнорировать. Будапештский «маньяк в белом халате» арестован. Тогда кто орудует в Советском Союзе? Генерал велел выяснить, где в дни странных убийств находился Композитор.
Предварительная проверка доказывала алиби агента. В момент убийства студентов он еще находился в Москве, а когда нашлись тела девушек — уже был в Ленинграде. Однако быстро выяснилось, что сведения о пребывании Композитора основаны лишь на его собственных донесениях, сохраненных билетах и отдельных свидетельских показаниях. Системного наблюдения за агентом в эти дни не велось, а с учетом нескольких скоростных экспрессов, курсировавших между городами, профессиональному убийце, прошедшему школу госбезопасности, ничего не стоило должным образом подтасовать факты и запутать следы.
Обеспокоенный Бурмистров засекретил материалы следствия. Не хватало еще, чтобы детали кровавой резни просочились на Запад, и ушлые журналисты сопоставили бы их с громким делом Ремера. Тогда не миновать скандала с непредсказуемыми для репутации страны последствиями. Опытный генерал вновь заволновался. Если это дело рук Композитора, то агент вышел из-под контроля. А в таких случаях существует единственный вариант решения проблемы.
Не желая прибегать к радикальным действиям, Бурмистров на время отправил Композитора в Новосибирск. Простое задание генерал усложнил таким образом, чтобы агент пробыл в далеком городе подольше.
Вернувшись в Москву через три недели, Композитор как всегда бесстрастно отчитался о выполнении операции. Очередная тихая ликвидация врага — всё, как обычно. Но, через десять дней после его возвращения, в Новосибирске обнаружили уже подвергшиеся тлению трупы молодого человека и девушки со следами глубокого препарирования горла, носа и ротовой полости. Точную дату убийства эксперты установили с точностью до двух дней. Получалось, что преступление могло быть совершено в последний день пребывания Композитора в городе, или сразу после его отъезда.
Это уже чересчур, решил генерал. Профессиональное чутье подсказывало, что за всеми убийствами должен стоять один человек. Квартиру Композитора тайно обыскали. Медицинских инструментов или следов крови на одежде не нашли. Зато обнаружили учебники по анатомии человека и хирургии.
Пока генерал думал, что бы это значило, в подмосковных деревнях и дачных поселках один за другим исчезли четверо молодых людей: две девушки и два парня. Спустя неделю два обезображенных тела были найдены в лесу. Насекомые, птицы и звери так сильно выгрызли лица и шеи жертв, что трудно было определить точную причину смерти. Можно было предполагать всё, что угодно, но рядом с одним из тел нашли хирургические перчатки со следами крови. Такие же, как и в Ленинграде.