Я украду твой голос
Шрифт:
— Я обследовал его. Давал экспертное заключение. Но по требованию генерала все полученные материалы были засекречены.
— Что вы можете сказать об уникальных возможностях Композитора?
— Так как я давал слово Бурмистрову, то буду говорить только с ним.
— Генерал Бурмистров погиб.
— Вы еще скажите, что и Композитор тоже.
— Бурмистров погиб на моих глазах.
— Знаете что, подполковник, я уже не ребенок, и достаточно потрудился на ваше ведомство. Мне можно доверять.
— Поэтому я
— Подполковник, мы оба знаем, что КГБ и не такие спектакли устраивал. Я лично, между прочим, делал пластические операции для некоторых ваших сотрудников.
— Хватит! Генерала нет. Теперь я веду дело Композитора.
— Бурмистров сказал иначе.
— Когда он это сказал? Семь лет назад?!
Профессор взглянул на настенный календарь, пригладил испанскую бородку.
— Не нервничайте вы так, подполковник. Это вредно для здоровья. Может, вам дать успокоительное? У нас есть хорошее средство.
— Я не потерплю насмешек.
— Ну что вы. Я от чистого сердца.
— Я сказал, хватит! Когда вы последний раз видели Бурмистрова?
— Семь лет назад.
— Ну, вот.
— А разговаривал с ним семь дней назад.
Трифонов внимательно посмотрел на Камоцкого. Может, этот профессор свихнулся? Взгляд умный, лицо спокойное. Нет, не похож он на дурачка.
— Допустим, я вам верю. При каких обстоятельствах вы разговаривали с генералом Бурмистровым?
— Он мне позвонил.
— Сюда, в кабинет?
— Да.
— И что сказал?
— Спросите его сами.
— Не юлите! Бурмистров погиб! Или вы мне всё расскажете, или я упеку вас в психушку! — начал звереть Трифонов. — Отвечайте! О чем говорил так называемый Бурмистров?
— Обычные вещи для вашей конторы. Что его смерть была инсценирована, что он находился на конспиративной работе за границей. Только вы не беспокойтесь, я всё это сохраню в тайне.
— Почему вы уверены, что это был именно Бурмистров?
— А вот намеков не надо. Я хоть уже и в возрасте, но в своем уме. Я хорошо всё запомнил. Он позвонил утром. Я только что вышел на работу и даже не успел надеть халат. Это был обстоятельный разговор. Мы беседовали долго, голос генерала невозможно спутать. Мы раньше часто общались по телефону, и я знаю малейшие его интонации.
— О чем он еще сообщил?
— А вот это уже тайна. Он предупредил.
— Никаких тайн! — Трифонов выхватил пистолет и направил его на профессора. — Вашей доверчивостью воспользовался опасный преступник! На его совести десятки жертв. Говорите, о чем вы беседовали, или я выпущу в вас всю обойму.
Побледневший профессор испуганно заслонился руками.
— Если так, то конечно… Я всё скажу. Только вы опустите оружие. Я не могу общаться, когда вот это… прямо на меня…
— Хорошо. Но больше я церемониться
— Он сказал, что одному человеку надо сделать секретную операцию. Она сложная и специфическая. Этот человек приедет в госпиталь и сам всё объяснит. Когда я спросил, как я узнаю пациента, генерал сказал, что это будет уже знакомый мне человек. Он сам меня найдет. Мы попрощались. И вот, буквально через двадцать минут ко мне пожаловал Композитор.
— Что? Когда это было?
— Я уже говорил. Неделю назад, в понедельник, между девятью и десятью часами утра.
Трофимов тоже посмотрел на календарь. 5 октября! Накануне, в ночь с субботы на воскресенье, была убита Марина Васильева.
— Вы не обознались? К вам приходил Композитор?
— Прошло много лет, он был в военной форме, но я его сразу узнал. Шрам на шее… Я же его исследовал.
— О чем вы говорили?
— Он принес рисунки. Очень точные разрезы носовой полости, глотки и горла. Там был продольный вид и вид сверху. Всюду проставлены размеры. Он показал на голосовые складки и надгортанник и объяснил, что ему нужно сделать такие же.
— А вы?
— Я хотел отказаться, уверял, что это невозможно. Но он каким-то образом убедил меня рискнуть. Вы знаете, когда я делал эту операцию, я ощущал себя первопроходцем уровня Колумба.
— Так вы, прооперировали Композитора?
Камоцкий подбоченился, гордо вытянулся, отчего острая бородка поднялась горизонтально, и заявил:
— Да. Я сделал это. Операция прошла успешно. Вы понимаете, там была одна принципиальная сложность. Но я… я нашел выход. Без ложной скромности, это новое слово в хирургии. Как вы думаете, я могу опубликовать научную статью? Ну, конечно, без упоминания имени пациента…
Оглушенный новостью Трифонов крутил головой, будто разминал затекшую шею. Его безумный взгляд блуждал по кабинету, с губ слетали злобные фразы:
— В то время, когда десятки сотрудников без сна и отдыха охотились за преступником, вы тайно оказывали ему помощь и прятали здесь, в режимном госпитале!
— Но это же был приказ генерала КГБ? Как я мог ослушаться?
— Какой, к черту, приказ! Композитор сам позвонил вам его голосом!
— Но, простите… Голос столь индивидуален. Его невозможно подделать на 100 процентов.
— Хватит! Композитор может и не такое! — Трифонов жахнул кулаком по столу. — Бурмистров давно мертв! Вас обманули.
— Я не знал. Поймите…
— Где сейчас Композитор? Когда он ушел?
— Почему ушел? Он у нас на третьем этаже в шестнадцатой палате.
Подполковник заскрипел зубами.
— Он… здесь?
— Это сложная операция. Пациенту требуется восстановление.
Трифонов отпихнул стопку бумаг, достал пистолет и направился к выходу.
— Почему сразу не доложили? — раздраженно крикнул он, с силой распахивая дверь.