Я украду твой голос
Шрифт:
Глава 40
Стемнело. Уставший подполковник Трифонов плюхнулся в машину, постучал ботинками, стараясь стряхнуть налипшую грязь. Полдня он потратил на личный объезд близлежащих деревень, десятки раз показывал предполагаемый портрет преступника. Безрезультатно. Никто из жителей не смог припомнить человека с грубым шрамом на шее.
— В Москву? — поинтересовался лейтенант Нестеров, сидевший за рулем.
— Мы всё проверили?
— Я докладывал, товарищ подполковник, что наши люди проделали огромную работу. Вот карта. Весь район справа от железной дороги прочесан полностью. —
— Почему только справа?
— Преступник сошел с платформы и ушел вправо. Те, кому надо налево, сразу направляются к лестнице на пешеходный мост через железную дорогу. Да там и жилья почти что нет.
— Погоди, — Трифонов внимательно рассматривал карту. — Аникеево! Рядом с этой деревней в 52-м был найден изуродованный труп. Всего в семи километрах от станции. Давай туда!
— Переезда здесь нет, товарищ подполковник. Крюк надо делать.
— Значит, пойдем пешком.
Растерянная Марина Васильева сжалась в кресле лучшего номера небольшой служебной гостиницы для высокопоставленных чиновников. Оставшиеся две комнаты на втором этаже уютного особняка занимали ее телохранители, лично отобранные отцом. Ночь напролет офицеры по очереди дежурили в холле, контролируя вход в номер певицы. Только что звонил отец. Марина промямлила несколько фраз про успешный концерт, вяло попрощалась, устало уронила трубку. Девушка не переодевалась. При каждом вздохе концертное платье поблескивало в свете яркой люстры. Две вазы, приготовленные для цветов, остались пустыми. Все букеты были забыты в гримерной. Перед глазами певицы лежала бумажка со стихами поэта и несколькими строчками, дописанными чужой рукой. Марина уже в десятый раз просматривала их.
«Ноты у меня. Я передам их при встрече, если придете одна. Жду через два часа на сцене. Служебный вход будет открыт».
Сколько раз она мечтала увидеть загадочного автора замечательной музыки. Сколько раз она представляла себе его. Почему он боится открыться? Ее девичье воображение рисовало образ чересчур робкого, ранимого молодого человека, в некрасивых очках, неуклюжего, толстого, но безумно милого. Иногда она заменяла этот образ на крепкого мужчину с грубым шрамом на лице, стесняющегося внешнего уродства. Она бы, несомненно, полюбила такого, и ее любовь преобразила его. Порой, в порыве отчаянья, она представляла себе печального инвалида с высоким лбом и умными глазами, навсегда прикованного к креслу-каталке. Но даже в этом случае она могла бы стать ему другом, нашла лучших врачей, и те, возможно, сотворили бы чудо. Каждый раз ее мечты венчались нежной дружбой и большой любовью между ней и безумно талантливым композитором.
Но сегодня всё рухнуло. Автор музыки оказалась женщиной, чересчур высокой и, наверняка, некрасивой. Марина запомнила только руку, державшую цветок, тонкую, неухоженную и совсем не женственную. Подарив розу, незнакомка быстро отвернулась. Скорее всего, у нее безобразный нос или заячья губа. Марина грустно вздохнула. Теперь всё стало на свои места. Сочинительница хороших песен боится огласки, потому что не может представить свою ужасную фотографию на страницах газет. Женщины очень щепетильны в этих вопросах. Поэтому и встретиться просит вечером, без свидетелей.
Певица посмотрела на часы. Пора! Надо все-таки с ней повидаться. У нее ноты для
Марина вспомнила про зловещего маньяка с кривой шеей и улыбнулась. Как же права была она, утверждая, что композитор и маньяк — это совершенно разные люди! Теперь она утрет нос папочке в их бесконечных спорах о том, что она еще глупенькая и совсем не знает жизни.
Марина вышла из комнаты в общий холл, потянулась к пальто, которое бросила при входе. Недремлющий охранник тут же вскочил с кресла.
— Хочу прогуляться перед сном. Голова болит после концерта, — потерев пальчиками виски, сообщила девушка.
— Я с вами.
— Не надо. Я хочу побыть одна.
— Марина Алексеевна, это невозможно. Строжайший приказ генерала армии.
— Я что, даже в закрытом гарнизоне, должна передвигаться под конвоем! Имею я право подышать свежим воздухом?
— Не волнуйтесь. Я буду рядом, совершенно незаметно для вас.
— Нет! Меня это не устраивает! — певица вернулась в комнату и демонстративно хлопнула дверью.
В длинном концертном платье она вышла на балкон, посмотрела вниз. До клумбы метра три-четыре. Невысоко, но такие прыжки не для нее. А время встречи уже настало. Композиторша дожидаться не будет, обидится, уйдет и больше никогда не предложит ей новой песни. Или сделает еще хуже. Она будет писать их для других певиц. Те будут блистать на сцене и затмят ее — Марину Васильеву!
Девушка вернулась в комнату, решительно сдернула с кровати покрывало и пододеяльник. Связав их, она свесила пестрый канат с балкона. Практически достает до земли. Теперь немного смелости — и она обязательно очарует странную женщину, пишущую гениальную музыку. Они должны подружиться.
Спустя несколько минут продрогшая певица подбежала к тыльной стороне Дома офицеров. Служебный вход, как и обещалось в записке, был открыт. Марина юркнула в темный коридор, рука дернула за собой дверцу. Автоматический замок защелкнулся. Девушка оказалась в полной темноте.
Командир части Евгений Иванович Гордеев счел своим долгом поблагодарить за редкий для гарнизона концерт высокопоставленного начальника.
— Товарищ генерал армии, Гордеев беспокоит.
— Ну-ну, чего там у тебя?
— Спасибо за концерт, товарищ генерал армии. Марина Алексеевна пела бесподобно. Жаль, что вас не было.
— Не хотел смущать лампасами твоих подчиненных. Им понравилось?
— Военнослужащие и члены их семей очень довольны и выражают благодарность певице.
— И тебе спасибо, Евгений Иванович. Я разговаривал с дочерью. Ей зал понравился. И музыканты у тебя достойные.
— Стараемся. Создаем все условия для службы и отдыха. Вы о Марине Алексеевне не беспокойтесь. И о Нине тоже. Когда она захочет вернуться, мы ей машину предоставим.
— Ты о какой Нине говоришь?
— О двоюродной сестре Марины Алексеевны.
— Нет у нее никакой двоюродной сестры!
— А сегодня… Вы просили, чтобы я привез девушку из Москвы в часть.
— Я?!
— Так точно, товарищ генерал армии. По телефону лично приказали, доставить от вашего дома на концерт.
— Что за херня! Ты, Гордеев, в своем уме?
— Товарищ генерал армии, я… как вы просили… только ее. Остальным въезд в город закрыт. Никого не пропускаем.
— Где эта самозванка?