Я умер вчера

Маринина Александра

До дома, как ни странно, удалось добраться вполне благополучно. Вяло бродя по квартире, я окидывал взглядом такие знакомые, любовно выбранные вместе с Викой вещи и все пытался понять, неужели можно ради них забыть и перечеркнуть те годы, которые мы прожили с ней. Ведь нам было очень хорошо, мы почти не ссорились, мы любили друг друга. А может быть, я себя обманываю? Это я любил Вику, а она всего лишь терпела меня, ожидая, когда из способного небесталанного журналиста наконец вылупится человек, умеющий делать деньги и обеспечивающий ее безбедное существование. Что ж, следует признать, что она своего дождалась. Наверное, в самом начале она и не ожидала, что я смогу делать такие деньги. За последний год мы скопили достаточно для того, чтобы

вообще больше не работать ни одной минуты и жить долго и счастливо, хотя и без роскоши, но в достатке до глубокой старости. Часть этих денег предназначалась для моей матери. Она еще относительно молода, всего шестьдесят семь, сердце здоровое, так что век ей уготован отнюдь не короткий, но она совсем сумасшедшая и жить одна не может. Надо или помещать ее в больницу, или нанимать постоянную сиделку-компаньонку с проживанием. И то и другое стоит отнюдь не дешево, но я должен это сделать. Мы с Викой много раз говорили об этом, и мне казалось, она относилась к моей идее с пониманием и одобрением. Но теперь я начинаю думать, что это было совсем не так. Она умело притворялась, а внутри у нее все кипело при мысли о том, что ей придется делиться с этой ненавистной свекровью, на которую было потрачено столько нервов и душевных сил. Она все предусмотрела, даже то, что при разделе имущества через суд мне присудят не половину, а большую часть, поскольку на моем иждивении находится нетрудоспособный инвалид. А если я умру, ни с кем делиться не придется, Вика не обязана опекать мою мать.

Я могу спасти свою жизнь, просто уйдя от жены и оставив ей все. Машину, квартиру со всем, что в ней есть, деньги. Тогда она меня не тронет и будет жить в любви и финансовом согласии со своим провинциалом. Но я-то, я как буду жить? На что? Возвращаться к сумасшедшей матери, которая с утра до вечера орет по любому поводу и без повода, потому что таинственные голоса ей нашептывают всякие мерзости о происках сионистов и о прилете инопланетян, и она с упоением обсуждает эти проблемы сама с собой? Ни за что. Лучше сразу в крематорий. Рядом с матерью я не могу находиться дольше двух минут. А если не возвращаться на старую квартиру, то где жить? И на что? Витя с Оксаной погибли, денег программа больше не получит, потому что только они умели эти деньги добывать, так что с телевидением придется проститься в самое ближайшее время. «Лицо без грима» умрет самое позднее недели через три-четыре. Снова заняться журналистикой? Можно, но денег это принесет ровно столько, чтобы не сдохнуть под забором от голода. А все остальное где взять? Жилья нет. Машины нет, а журналист без машины – это почти смешно, он же ничего успевать не будет. И что тогда делать с матерью, на какие средства помещать ее в больницу или нанимать сиделку? Остается только один способ выжить: ввязаться в какой-нибудь криминал. Это может принести быстрый и неплохой доход, а через очень короткое время – долгий и нехороший срок в тюрьме.

Нет, добровольный уход без раздела имущества – не выход из положения. Придется влачить такое существование, что лучше уж вовсе не жить. Что, собственно, я и собираюсь сделать.

Вика явилась, против ожиданий, совсем не поздно, примерно за полчаса до того времени, когда я обычно возвращаюсь домой после эфира. Наверное, она снова надеялась, что я уже не приду никогда, а я – вот он, собственной персоной, валяюсь на диване в брюках от спортивного костюма с книжкой в руках.

– Ты почему так рано? – спросила она удивленно.

– А что тебя не устраивает? – ответил я вопросом на вопрос. – Все устраивает. Я очень рада, что ты уже дома.

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня. Запах пива ударил в нос, и я невольно поморщился. А раньше мне всегда нравилось, когда от моей жены чуть-чуть пахло алкоголем. Странно. И как мне мог нравиться этот омерзительный запах свежего перегара?

– Ты пила?

– Только пиво, – Вика бросила взгляд на журнальный столик, где стопкой лежали мои сегодняшние приобретения. – Ты купил

новые книги?

– Как видишь, – сухо сказал я.

– Чем ты расстроен, Саша? – озабоченно спросила она. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. Обычные производственные трудности. Устал.

– Как прошел эфир?

– Нормально.

Я не стал объяснять ей, что эфира сегодня не было. Зачем? Ей ведь на самом деле совершенно не интересно, как прошла передача, она просто изображает заботливую и любящую жену и произносит все предписанные ролью реплики. Не стоит заставлять ее выслушивать длинные и ненужные ей рассказы о моих производственных и непроизводственных проблемах. Ей и без того сейчас нелегко: бегала на свидание к любовнику, нервничала, опасаясь нарваться на знакомых, потом торопилась домой, чтобы успеть вернуться раньше мужа, которого нанятый ею убийца все никак не прикончит. Не жизнь, а сплошное мучение.

– У тебя новая юбка? – спросил я, наблюдая, как она раздевается и вешает одежду в шкаф.

– Да, – Вика с улыбкой повернулась ко мне. – Тебе нравится?

– Нет.

– Почему?

– Тебе не идет. Она на тебе плохо сидит, и ты выглядишь в ней толстой теткой. И чего тебе в голову пришло покупать такую дрянь?

– Саша… Ее губы задрожали, глаза мгновенно налились слезами.

– Правда? Она действительно мне не идет?

– Нет, шучу.

Я снова уткнулся в книгу, злорадно усмехаясь про себя. Пусть теперь думает, была ли это грубая и хамская шутка или она действительно сделала неудачную покупку и предстала перед глазами своего хахаля стареющей толстухой. Не все же мне страдать, право слово, пусть и Вике слегка достанется.

Она молча развесила вещи на плечиках в шкафу и ушла на кухню. Я углубился в книгу и некоторое время с удовольствием читал, забыв обо всем, в том числе и о скорой неминуемой смерти.

– Саша.

Я оторвал глаза от книги и обнаружил Вику стоящей рядом с диваном.

– Я внимательно тебя слушаю, дорогая, – предельно вежливо произнес я.

– Саша, что с тобой происходит? Тебя как подменили.

– Подменивают младенцев в роддомах, а взрослые мужчины никому не нужны. Не выдумывай, будь добра.

– Я не выдумываю, я же вижу: с тобой что-то происходит. Ты стал злым, сухим…

– Ничего подобного. Я точно такой же, каким был раньше. Это ты изменилась и теперь готова из мухи делать слона. Чего ты завелась? Только оттого, что мне твоя юбка не понравилась? Так ты себя вини, а не меня. Это ты сделала такую дурацкую покупку, а не я. Раньше ты никогда не купила бы вещь, которая тебе не идет, потому и слов таких от меня не слышала. А то, что ты в свои сорок натянула на себя юбчонку, которую впору носить двадцатилетней девчонке, говорит только о том, что это ты стала другой. Ты, а не я. И не сваливай с больной головы на здоровую.

– По-моему, если у кого голова больная, то у тебя. Что за бес в тебя вселился? Ты плохо себя чувствуешь?

– Я чувствую себя прекрасно. А что касается бесов, то они живут в каждом из нас. Если ты забыла великого Достоевского, советую перечитать. И пожалуйста, сделай одолжение, не употребляй алкогольные напитки днем, это дурной тон.

– Хорошо, – коротко ответила она. – Я могу рассчитывать на ответное одолжение с твоей стороны?

– Можешь. Я тебя слушаю, дорогая.

– Сходи к психиатру. Говорят, эти болезни передаются по наследству. Мне кажется, тебе пора позаботиться о состоянии твоих мозгов, с ними явно не все в порядке.

Она вышла из комнаты, ожесточенно хлопнув дверью. Некоторое время из кухни доносилось звяканье посуды, потом стали просачиваться аппетитные запахи жарящегося мяса с луком. Мясо Вика готовила отменно. Я успел прочесть еще несколько страниц, когда зазвонил телефон. В кухне был параллельный аппарат, поэтому я не двинулся с дивана. Пусть Вика снимет трубку и поговорит, это наверняка наш провинциал, интересуется, как добралась и успела ли стереть прелюбодейское выражение с лица до прихода мужа.