Я умер вчера
Шрифт:
Ноги несли меня сами, я не соображал, в каком направлении двигаюсь. И только оказавшись на мощеном тротуаре, я сообразил, что проскочил весь жилой квартал насквозь и выбежал с противоположной стороны. Сердце колотилось где-то в горле, было трудно дышать, ноги подгибались, и мне пришлось прислониться к дереву, чтобы не упасть. И почти одновременно слева от меня раздался шум двигателя. Зеленый «Форд-Эскорт» пулей пролетел мимо и скрылся. Теперь понятно, что произошло. Убийца знал, что въезд в жилой массив перекрыт, поэтому убедившись, что я действительно еду сюда, оторвался и поставил машину с другой стороны, чтобы я не увидел ее, когда буду парковаться. Вика выманила меня и позвонила ему. И
Интересно, ждет она меня у подъезда или нет? Скорее всего нет. Она же уверена, что меня здесь наконец уже прикончат, и сидит себе в теплой компании с Любарскими и их друзьями, пьет вино, чтобы расслабиться, может быть, даже танцует. Небось сказала всем, что я только-только освободился и сейчас приеду, и ждет меня на глазах у честного народа как верная жена. И это правильно. Пусть ее видят. А то если она будет стоять одна возле подъезда, потом нечем будет алиби доказывать. Посидит еще какое-то время, попьет шампанского, поест салатиков, а часов в двенадцать скажет, что, наверное, я уже не приеду и ей пора домой. Все вместе уйдут, и, дойдя до разрытой ямы, Вика увидит нашу машину. Все тут же кинутся меня искать и, по замыслу автора пьесы, найдут мой остывающий труп. Занавес. Аплодисменты. Выход на «бис». Конец спектакля. Можно взять в гардеробе пальто и идти домой. В данном конкретном случае – изобразить неутешную вдову и упасть в объятия сельского любителя пива.
Дыхание понемногу восстановилось, ноги уже уверенно держали меня. Я расправил плечи и посмотрел на часы. Надо же, я почти не опоздал! С того момента, как Вика позвонила домой, прошло всего час десять. Ну и что теперь? Она ведь наверняка не ждет меня у подъезда, это я уже просчитал. А подниматься к Любарским я не буду. Ладно, подойду к дому, подожду ее полчаса, а там посмотрим.
И снова я ошибся. Вика стояла в условленном месте. Надо же, она все время оказывается хитрее, чем я предполагаю. Почему она здесь? Хотя, возможно, у нее с киллером есть договоренность о каком-нибудь условном знаке, при помощи которого он дает ей знать, как обстоят дела. Пока я стоял в обнимку с деревом и приходил в себя от пережитого страха, он успел сообщить Вике, что опять ничего не вышло, и она быстренько спустилась.
– Извини, я забыла тебя предупредить, что проезд закрыт, – сказала она с олимпийским спокойствием.
Черт возьми, я даже начал ее уважать за силу духа. Ни следа волнения, ни капли нервозности, ни малейшего неудовольствия по поводу того, что я все еще жив.
Я молча взял жену под руку и повел через весь квартал обратно к машине. Я хочу жить. Я не хочу умирать. И я знаю, что надо делать.
Я принял решение.
Татьяна Образцова, она же Татьяна Томилина встретила предложение Насти в штыки. Просмотрев записанные на видеокассеты программы «Лицо без грима», она ужаснулась:
– Ты что, хочешь, чтобы он и со мной сделал то же самое? Ни за что! И не проси. Первые программы хорошие, а две последние, которые ты мне показала, – это мгновенная смерть.
– Танечка, миленькая, в этом же весь смысл, – взмолилась Настя. – Лешка популярно объяснил мне, что изменение имиджа программы может быть связано с изменением коммерческой политики. Теперь они делают программу скандальной и яркой и живут за счет размещенной вокруг нее рекламы. А раньше они на
– И ты полагаешь, что за одну-единственную встречу с ведущим я тебе все узнаю? – усмехнулась Татьяна. – Дорогая моя, ты меня сильно переоцениваешь. И потом, на работе меня не поймут, если я появлюсь на экране в качестве литературной звезды. На меня и так уже косо смотрят. После любого, даже самого мелкого упоминания моего имени в прессе разговоров бывает на неделю.
– Таня, ну что тебе работа эта? Ты все равно вот-вот уйдешь в декрет, потом будешь сидеть с ребенком до трех лет…
– С чего это ты взяла? – прервала ее Татьяна. – И не подумаю. С ребенком будет сидеть Ира.
– Ну все равно, к тому времени, когда ты снова начнешь работать, все уже забудут про передачу. Кстати, меня настоятельно просили поговорить с тобой насчет сценария.
– Кто просил?
– Дорогань Всеволод Семенович. Он как-то тебе звонил, помнишь?
– Помню. Настырный такой тип с громким голосом. Я же ему все сказала, так он теперь обходной маневр предпринял, так?
– Танечка, не злись, пожалуйста, в том, что он говорит, есть смысл. Если ты сама возьмешься написать сценарий, по крайней мере есть гарантия, что твоя книга не будет погублена. Чем ты собираешься заниматься до родов? Ты же с ума сойдешь от скуки, сидючи дома.
– Не волнуйся, мне это не грозит, – усмехнулась Татьяна.
В этой квартире Настя была впервые. В последний раз она видела Татьяну в январе, когда Стасов, его жена и родственница жены Ирочка еще жили в крошечной однокомнатной квартирке в Черемушках. К тому времени новая большая квартира уже была куплена, но хозяйственная и дальновидная Ирочка категорически запретила переезжать, пока не будет сделан ремонт с полной перепланировкой нового жилья. Найденный ею дизайнер разработал действительно хороший, толковый проект перепланировки, и из обычной трехкомнатной коробки получилось пространство, в котором нашлась возможность устроить личный и удобный угол для каждого, даже для будущего младенца.
Тогда, в январе, Татьяна страдала от токсикоза, выглядела плохо, была молчаливой и почти ничего не ела. Сейчас она и чувствовала себя, и выглядела немного лучше, но на смену токсикозу пришли новые муки: она ни во что не влезала.
– Я и так-то с трудом покупаю на себя одежду, – жаловалась она Насте, – на мой пятьдесят четвертый размерчик почему-то шьют такое убожество, в котором даже посуду мыть противно, не то что на работу ходить. А теперь я стала еще толще. Прямо хоть голой ходи. Ты вот меня на телевидение сватаешь, а ведь мне туда и надеть нечего. Хороша будет на экране известная писательница в трикотажной майке из магазина «Богатырь». Смех один. Нет, Настюша, брось эту затею.
– Если дело только в одежде, это можно решить, – торопливо сказала Настя, чувствуя, что Татьяна поддается. Когда за категорическим «нет» следуют объяснения, это уже прогресс. Против каждого аргумента можно найти контраргумент. Спорить бессмысленно только тогда, когда спорить не с чем. – Жена моего брата оденет тебя в лучшем виде, не сомневайся. Ты только согласись, все остальное мы сделаем.
– Нет.
Настя решила сделать перерыв и сменить тему. Они поговорили о Стасове и его дочери от первого брака десятилетней Лиле, об Ирочке, которая за четыре месяца после переезда из Петербурга так и не завела себе никакого нового романа, поскольку полностью взяла на себя руководство ремонтом новой квартиры и занималась исключительно этим. Татьяна очень переживала из-за своей родственницы, считая себя единственной виновницей того, что молодая женщина до сих пор не устроена ни в плане работы, ни в плане семейной жизни.