Я увожу к отверженным селениям. Том 1. Трудная дорога
Шрифт:
— Я не смогу прийти. Y меня...
— Я говорил Домине о твоей тете...
— Я боюсь — ей станет хуже.
— Отойди на минутку, Домна. Я скажу Рите пару слов на ухо. Ритка, ты мне очень понравилась. Сразу!
— Я не приду.
— Ты любишь тетю?
— Не твое дело.
— Мое. Завтра я принесу пенициллин и кое-что еще.
— Где ты возьмешь?
— Не бойся, не украду. Y нас дома много всякой всячины.
Мама разрешает мне делать подарки друзьям. До утра! Держи лапу. Я
Ким выполнил свое обещание. Часа в два дня он вызвал Риту на улицу «только на одну секундочку» и, сунув в руки растерявшейся девушки увесистый сверток, торопливо попро щался.
— Ж ду тебя в девять. Советская тридцать два. Найдешь?
— Найду.
— Не опаздывай!
В комнате Рита развернула сверток. «Масло... Грамм семь сот, не меньше. Свиная тушенка... яичный порошок... Сгуще ное молоко... Лекарство...» Рита недоверчиво рассматривала дар Кима, не зная, что и подумать.
— Кто заходил?
— Мальчик один, тетя Маша. Знакомый, — смущенно от ветила Рита, стараясь не смотреть в сторону тети.
— Знакомый?! Это он принес тебе столько добра?
— Он.
20
— Больно он щедрый, — тетя Маша хотела сказать что-то еще, но ей помешал стук в дверь, нетерпеливый и сердитый.
— Это квартира Ломтевой?
— Да-да, Ломтевой... Наша с тетей, — облегченно подтвер дила Рита. Она была рада приходу незнакомой женщины: «При чужих тетя Маша расспрашивать не будет... Потом я что-ни будь придумаю».
— Я медсестра. Меня послал главврач сделать инъекцию пенициллина больной Ломтевой.
— Мы не вызывали, — растерялась Рита.
— Таким, как вы, не надо утруждать себя вызовом. Глав врач к простым больным меня не посылает. В комнате темно и душно. Откройте форточку!
— Форточки нет. Окно не открывается.
— Больной нужен свежий воздух!
— Y нас не топят всю зиму.
— В нашем доме тоже не топят. Растопите буржуйку, — посоветовала медсестра, кивнув головой в сторону железной печки, стоявшей посредине комнаты.
— Дров нет.
— Пенициллин есть, а дров нет? Да-а-а... Почем на базаре тушенка? — Рита растерянно метнулась к столу, только теперь вспомнив, что она не успела спрятать продукты.
— Мне... подарили... — подавленно пробормотала Рита.
— А мне никто таких подарков не делает. Я — старая кляча. Дочка еще не доросла, чтобы ее сгущенкой угощали.
И не дорастет!
— Вы — дура! Я — не такая! Я скажу... — голос Риты дро жал и обрывался. Она не знала, кому и что она может ска зать. но колючая обида горячим тугим комком застряла в горле.
— Пе надо... Не говорите никому! Я пятнадцать лет рабо таю в операционной. Меня просто так не посылают на дом.
Я понимаю. Y вас знакомства. Не жалуйтесь. Меня могут ли шить куска хлеба. Муж
Рита молча подошла к столу. Она потянулась к маслу, но на полпути рука ее нерешительно вздрогнула и замерла. Папа говорил: жадные люди — плохие. Я ж е не себе. Y ней дочка 21
голодная. Нет, не дам ничего. Хоть бы тетя словечко сказала.
Спросить? Не спрошу! Дам! Я сегодня наемся. Рита торопливо, словно боясь раздумать, схватила одну из банок, стоявших на столе.
— Возьмите. Это вам.
— Y меня нечем заплатить, — хрипло ответила медсестра.
— Возьмите так... Задаром... Дочке суп сварите. Ей по лезно, — скороговоркой, захлебываясь уговаривала Рита.
— Возьми, сестричка... Чего уж там. Поди ко мне, Рита.
Спасибо тебе... Дай я глазыньки твои посмотрю. Я уж было худое подумала, когда ты эти разносолы на стол выклала.
Прости меня, дуру окаянную. — Худенькие пальчики Риты лас ково и благодарно обняли шершавую ладонь старой тети. Так и застыли они, взявшись за руки, как две маленьких девочки, играющих в неведомую взрослым игру.
ПАМЯТНЫЙ ВЕЧЕР
Ким ожидал Риту у ворот.
— Почему опоздала?
— Тетя не спала.
Ким недовольно буркнул что-то и повел Риту в дом. Ди ректор жил в небольшом особняке. До революции в нем про живал небогатый купец. Перед войной здесь помещалась кон тора, ликвидированная за ненадобностью. А последние три с половиной года в его пяти комнатах хозяйничала мама Кима.
Просторный светлый зал оглуши;! Риту разноголосым гомоном и смехом.
— Знакомься, Рита. Сын главного врачевателя города Гена.
Высокий круглолицый парень лет двадцати, одетый про сто и скромно, поморщился, неприязненно посмотрел на Кима и молча протянул Рите руку.
— Витюша. Папа его...
— Давай без пап, — грубо оборвал Витюша.
22
— Молчу. Когда говорит торговля, подчиняются короли.
Коля — наш поэт, — представил Ким широкоплечего черно волосого парня с узким убегающим лбом. — О папе его — ни звука. Таинственность!
От сына таинственного папаши разило запахом сладкова тых духов и пудры.
— Миша, — с оттенком шутливого почтения провозгласил Ким, кивнув в сторону тупоносого, гладко выбритого гостя.
Большие совиные глаза Миши равнодушно обшарили Риту с головы до ног.
— Леша...
— Прохлада темных ночей, гроза города Одессы, — раз вязно представился Леша. Его слюнявые плотоядные губы рас плылись в довольной ухмылке, а по маленькому птичьему лицу пробежала рябь мелких морщинок.
— И Сеня — наш философ и историк, — облегченно вздохнув, закончил Ким, эффектно взмахнув рукой в сторону прыщеватого долговязого подростка.