Я — ваши неприятности
Шрифт:
— Витенька, дерганый ты мой, повторяю специально для слабослышащих: не для тебя припасено. Понял?
— Ага, — ответил беззубый, продолжая меня разглядывать.
На всякий случай я уставилась в потолок. Потосковав немного в молчании, парни, не сговариваясь, направились к двери.
— Ну, бывай, — кивнул беззубый. — Увидимся. Племянница, говоришь?
Как только хлопнула входная дверь, я, выскочив в прихожую, заперла ее на и оба замка.
— Дверь лучше держать открытой, — философски заметила Серафима. — Вышибут.
— Это что же такое? — ахнула я, как только смогла отдышаться. — Это уму непостижимо…
— Кончай тарахтеть, — усмехнулась тетушка, поднимаясь с дивана. — Пойдем, хоть чаю выпьем.
— Какой, к черту, чай! Этот негодяй тебя ударил. Немедленно, слышишь, немедленно звони в милицию! Нет, лучше я позвоню…
— Ты, племяшка, у меня вовсе дурочка, — загрустила тетка. — Не пойму только в кого.
— Ты что же, хочешь, чтобы этим подонкам их гнусная выходка с рук сошла?
— Брось. Витька — не самое плохое, что есть в подлунном мире. А по фейсу я схлопотала по твоей милости. Мужики при виде небесных черт впали в буйство. Надеялись, что ты на месте не усидишь и глупость сделаешь: звук какой издашь или того хуже, на выручку кинешься. Вот тут бы они потешились… Слава Богу, хватило ума сообразить, чего хочет от тебя твоя старая мудрая тетка.
— Ты хочешь сказать… — начала я.
— Я хочу сказать: с первым автобусом — домой. Италия отменяется, и здесь тебе не место.
— Господи, да что же это?
— Ты сейчас на курицу похожа, — с усмешкой заметила Серафима.
— Это чудовищно, — твердо сказала я. — Как в кино: Германия, тридцать девятый год, два эсэсовца на отдыхе, и я — несчастная еврейка.
Серафима хохотнула, ставя на плиту чайник:
— Конечно, не Германия, не СС, и ты не еврейка, а православная христианка беспримесно русская на обозримые поколения… Но суть ты ухватила.
— Я звоню в милицию. Тетка махнула рукой:
— Много пользы!
— От милиции много пользы?
— В моем случае — никакой, — очень серьезно сказала Серафима и даже вздохнула. Тут я испугалась по-настоящему.
— Серафима, ты должна немедленно уехать. Конечно, я не планировала до конца дней жить с тобой под одной крышей, но у меня вполне приличная квартира, и мы в ней как-нибудь разместимся. График работы у нас не совпадает, так что мы даже не сумеем как следует надоедать друг другу…
— Возможно, так оно и будет, — загрустила Серафима еще больше.
— А кто эти типы? — спросила я, разливая чай.
— Так, мелочь…
— Ничего себе, мелочь.
— Пугают. Что б я прочувствовала.
— А кто их послал? Директор в отпуске прохлаждается, так кому какое дело до пропавших денег?
— Юрке Каткову дело. Директор ведь так, для виду. Хозяин Каток, это его ребята были.
— Боже мой, куда ты изловчилась вляпаться? И на что тебе сдалось это казино? Шла бы в детский сад или вон в зоопарк.
— Так ведь денег хотелось. Люди гибнут за металл. Ты наверное, голодная, сейчас пельменей отварю…
— Какие пельмени? У меня кусок в горле застрянет.
— Очень ты у меня впечатлительная. Творческая натура, тонкая душа…
— Прекрати, ничего забавного я в этой ситуации не вижу.
— Я тоже, — охотно согласилась Серафима.
— Постой-ка, — всполошилась я. — У тебя же был знакомый, Володя, он как будто трудился в каком-то отделе… не помню, как правильно, но точно помню, что по борьбе с бандитизмом.
— Не был, а есть. Ну и что?
— Как что? Звони ему, он должен помочь.
— Чем, интересно? Денег в долг дать? Так у него их сроду не было. Он же юродивый, сиречь честный. Оттого и оклад мизерный, приработков не наблюдается, жена зануда и две девки-акселератки на папу дуются, тряпки новые хотят. От Вовки толку, как от козла молока. Он жутко скучный и обременительный для природы тип.
— Он представитель правопорядка, — назидательно заметила я, — и он должен знать, как поступить в подобном случае.
— Собирать бабки и отдавать, пока “счетчик” не включен. Это я тебе и без Вовки скажу.
— Мне нужен номер его телефона, — очень грозно сказала я. — И без глупостей. Если нет способа доказать свою правоту и противостоять бандитам, пусть он мне сам об этом скажет.
— Охота тебе над человеком измываться? — сокрушенно покачала головой Серафима, но, взглянув на меня, телефон дала.
Застать Владимира Петровича в кабинете оказалось делом нелегким, но с четвертой попытки это удалось. Я услышала очень приятный, с усталой интонацией мужской голос, что меня в данных обстоятельствах не порадовало.
— Здравствуйте, Владимир Петрович, — бодро начала я. — Вас беспокоит племянница Серафимы Павловны.
— Лика? — Голос зазвучал бодрее. — Приехала в гости? Рад… — Тут до него, как видно, дошло, что звонить мне ему вроде бы без надобности, и он насторожился:
— А что случилось? Как дела у тетушки?
— Скверные дела у тетушки. Володя, ты можешь приехать? Лучше прямо сейчас.
После трехсекундной паузы он сказал:
— Хорошо. — И повесил трубку.
Я вернулась в кухню. Серафимы там уже не было, она перебралась на диван и с прежним энтузиазмом разглядывала потолок.
— Он приедет, — сообщила я, на что Серафима только криво усмехнулась.
Однако появился Владимир Петрович только через час, извинился, прошел в комнату и сел в кресло рядом с Серафимой.
— Вижу: жива, здорова, значит, все не так скверно, — вместо “здравствуйте” сказал он. — Хотя здоровье и прочее — категории временные.
— Утешитель, — фыркнула Серафима.
— Помнится, я тебя полгода назад предупреждал! Предупреждал?
— Ну…
— Гну. Сколько они хотят?
— Восемьдесят семь миллионов. Владимир Петрович присвистнул.