Я вернусь…

…Она выжала для меня мандариновый сок и ушла. Навсегда. Под стаканом с цитрусовым фрешем влажная по краям салфетка. На ней болезненные слова неровным почерком. «Я уехала. Не ищи меня». Она ушла в первый день лета. Не побежал искать ее. Не начал звонить на ее мобильный. Не закурил нервными затяжками. Я взял стакан с соком, поднес к носу. Начал принюхиваться. Неужели мандариновый аромат овладел фиалковым запахом ее кожи? Неужели тот не сохранился на стекле высокого стакана? Мне нужна ты. Я хочу тоже уйти. За тобой или к тебе. Неважно. Важное – это ты…

…Женщины оставляют мужчинам на прощанье волшебные ночи. Женские следы на мужских сердцах. В ночь перед разлукой она целовала не так, как обычно. Ее поцелуи застывали на моем теле, словно снежинки на заледеневшем окне. Почему-то становилось холодно. Сейчас я понял. Прощальные поцелуи теряют теплоту. В них остывшая нежность расставания… В последнюю ночь она смотрела на меня не так, как обычно. Во взгляде отчуждение. Отчуждение наперекор любви. Она понимала, что ей пора, но всячески оттягивала час ухода. Борьба души и разума. Разум победил. Ушла. Сейчас я понял. Во взгляде перед разлукой нет тоски. В нем безмолвный протест. Протест против себя самой. Чувства проигрывают разуму. Чаще всего…

…Открываю холодильник. В нем ничего нет, кроме зеленых яблок. Крупных, сочно-зеленых, с восковой кожурой. Она запомнила. Как-то рассказал ей, что в детстве излечивался от грусти зелеными яблоками. Прятался в зарослях дедушкиного сада, уплетал сочные яблоки, разглядывал небо, считал пролетающие самолеты. Так грусть забывалась. Она понемногу исчезала, как исчезают в небе самолеты… Всю последующую неделю ел яблоки из холодильника. В каждом из них жили воспоминания. Съедал воспоминания, навсегда оставляя их в себе. Никаких самоистязаний. Я грустил, питался яблоками, вспоминал. Где-то в глубине души по-детски надеялся, что в день, когда закончатся яблоки в холодильнике, она вернется. Яблоки закончились. Она не вернулась…

…Все рождается из малого. Наша любовь родилась из одного нечаянного прикосновения. Очередь в пункте обмена валюты. Вечерняя суматоха на Истикляль Джаддеси [1] . Мелкий весенний дождь, похожий на пудру. Фальшивые песни уличных музыкантов. Продавец мороженого зазывает клиентов. Сонные голуби на крыше газетного киоска. Фисташковый аромат баклавы [2] в свежем воздухе. Она задевает меня сумкой, и я роняю портмоне. Куруши [3] покатились по кафельному полу. Я говорю «пардон» на турецком. Она «ой, извините ради бога» на русском. Одновременно нагибаемся, чтобы собрать монетки. Прикосновение. У нее холодные руки. Первое, что заметил в ней. Потом заглянул в ее глаза. Зелено-голубые. С искренней тревогой, обволакивающей нежностью. Захотелось поцеловать ее в губы. Не сдержался. Поцеловал.

Она удивилась, а я влюбился. «Давайте съедим мороженого…» Сказал первое, что пришло на ум. Она ответила на турецком. «Оки [4] …» Потом влепила мне пощечину. «Однозначно вы любительница имбирно-шоколадного мороженого…» Она засмеялась, а я не извинился…

…Настоящая любовь соткана из противоречий. Прошита нитями разных характеров, вкусов, стремлений. Наша любовь поселилась между небом и землей. Небом, воздушно-ветреным, была она. Землей, стабильно-приземленной, был я. Любовь между нами… Я – мусульманин, она – православная. Я люблю черничный пирог, она обожает вишневый. Я нахожу себя в осени, она постигает гармонию летом. Я верю в мимолетность счастья, она верит в возможность его протяженности. Мы были и оставались разными. Различие укрепляло чувства, разукрашивало пестрыми оттенками повседневность. Индивидуальность в любви должна быть сохранена. Иначе со временем погибнут и чувства… Тогда кто из нас размотал узелки чувств?..

…Аппетитные шарики мороженого таяли в вазочке из перламутрового стекла. Теряли индивидуальность, сливались в общую бледно-коричневую массу. Она облизывала чайную ложку, время от времени задерживая ее в клюквенных губах. Мысленно покидала эту кафешку с видом на Босфор. Уносилась туда, где свободна ее свобода. Чисто женская свобода. «…Мечтаю превратиться в чайку. Парить над Золотым Рогом, клевать рыбу, позволять кормить себя хрустящим симитом [5] . Самой решать, куда и с кем лететь…» Она говорила про себя, но вслух. Бархатистый голос, редкие ресницы, улыбка с ямочками. Тлеющая сигарета в пальцах. «Эй, чайка, у тебя мороженое тает…» Она вздрагивает, переводит взгляд с Золотого Рога на меня. Проникает в глубину моих глаз. Мурашки по коже. У меня. А на ее лице улыбка.

Вдавливает сигарету в пепельницу. «Могу тебя кое о чем попросить?» Официант подносит горячий чай с кюнефе [6] . Теплый сахарно-шафрановый аромат гонит прочь ванильные оттенки мороженого. Одна из моих дурных привычек – горячее после холодного. «Проси…» Она снова возвращается взглядом к Золотому Рогу. «Подари мне…» Недоговаривает, закуривает. «Что подарить?» Перед глазами пронеслись вывески ювелирных магазинов, дорогих бутиков. В первые 48 часов влюбленности мужчина сомневается в женщине. На подсознательном уровне. Страх разочароваться. «Подари мне надежду…» От неожиданности роняю сигарету. Она засмеялась. Привстала, перегнулась через столик. Поцеловала в нос. «Подаришь? Ну же, не жадничай…» – «Подарю…» В этот миг зазвонил ее мобильный. Он звонил все время, пока мы были с ней. Нас часто ждут именно там, куда мы возвращаться не хотим… Почему не утопил ее мобильный в Босфоре? Телефонные трубки мешают делать поступки. Прямо как в песне…