Я всего лишь собака
Шрифт:
Мне оставалось одно: я последовал примеру Мицци, вскочил на стул, а оттуда на кухонный стол, чтобы выглянуть в окно, — ведь я должен был следить за Фридбертом!
Ну откуда мне было знать, что стол накрыт к завтраку и там красуется заварочный чайник?!
Как я мог предвидеть, что скатерть соскользнёт на пол?
Мицци-то постоянно прыгает на кухонный стол — и ничего!
Просто невероятно, на сколько малюсеньких осколков может разбиться фарфоровый чайник!
А с каким грохотом и звоном падают на пол чашки и блюдца!
От
Я тоже поспешил укрыться под столом.
О, радость! — там валялась пара кружков моей любимой колбасы.
Наверное, они туда закатились, когда тарелка разбилась.
Мне как раз надо было успокоить нервы, а лучшее средство — хорошенько подкрепиться.
Но Эмили этого не поняла: она распахнула дверь в кухню и как закричит!
Громче, чем десяток собачьих свистков.
Да что там! Она бушевала и завывала сильнее, чем ветер за окном!
А потом схватила швабру и ринулась на меня.
Я попытался забиться в угол, но швабра доставала меня повсюду. Оставалось одно — спасаться бегством.
Я ринулся прямо сквозь расставленные ноги Эмили.
Ну как я мог предвидеть, что зацеплюсь когтем?
С Мицци такого никогда не случается, хотя она каждое утро трётся Эмили об ноги. И вот уже хозяйка растянулась на полу. Хорошо ещё, что тоже не раскололась на тысячу кусков!
Она заскулила жалобно-жалобно — ну прямо как Бенце, когда был щенком.
Я тут же бросился к ней и принялся лизать в лицо, чтобы утешить. Эмили была бледная-пребледная и тихо стонала, но не отгоняла меня.
Я понял — это дурной знак.
Тогда я лёг рядом с хозяйкой и решил ни за что её не оставлять: никакими силами меня было от неё не отодвинуть.
Время от времени я толкал Эмили носом.
Так мы поступаем с овцами, если хотим, чтобы те встали.
Но Эмили не шевелилась.
А ветер всё выл и выл за окном.
Как же я обрадовался, когда услышал, что открылась входная дверь! Раздались тяжёлые шаги Фридберта — всё ближе и ближе.
Ну, потом они поехали к доктору.
А я улёгся в свою корзину — по собственной воле, между прочим. Свернулся в три погибели и даже мечтал, чтобы мне хотя бы «Фу!» сказали.
Только Мицци всё было до лампочки. Она полёживала себе на кресле, на самом лучшем месте, и делала вид, что спит.
Прав был дядя Ференц: у кошек нет ни чувства долга, ни сострадания.
Они думают только о себе и не способны на дружбу.
Прищурив глаза, Мицци следила за мной, как я лежал, скорчившись, в корзине и винил себя во всех бедах.
Потом она потянулась и проскользнула под самым моим носом к кухонному столу.
Прыжок — и она уже на столе.
На
Всё до капельки.
А я-то совсем измучился от жажды!
От миски с водой тоже одни черепки остались.
Бывают же дни, когда всё наперекосяк!
Нет, я не жалуюсь.
По большому счёту, мне повезло: хозяева больше меня не ругали, оставили в покое.
Эмили всё ещё немного прихрамывала, поэтому Фридберт сам убрал осколки.
Но Малышка всё жё оттрепала меня за уши и надулась, потому что я разбил её любимую тарелку.
Глава пятая,
в которой я рассказываю о разных бесполезных вещах
Будильник — такой же громкий и бесполезный, как собачий свисток.
Хозяевам он нужен для того, чтобы просыпаться по утрам.
У них ведь нет петуха, который будил бы на заре.
Поэтому утром всё выглядит так: будильник звонит как оглашенный, они, не просыпаясь, бьют рукой по кнопке звонка и переворачиваются на другой бок.
Снова тишина.
Они переворачиваются обратно и спят себе дальше.
У нас в Венгрии петуха так просто не уймёшь: он бы кукарекал, пока не охрип.
Но этот их будильничек своё отзвонил — и молчок.
Придётся мне самому их будить.
С овцами-то было просто: достаточно разок хорошенько рявкнуть, и всё стадо вскакивало на ноги.
С людьми справиться куда труднее — охрипнешь от лая, пока их добудишься.
Чего я только ни делаю: и скулю, и лапами скребу.
Тогда они решают, что это я на улицу прошусь нужду справить, и наконец-то встают.
Не перестаю удивляться: сколько же у хозяев совершенно бесполезных вещей!
Малышке они принесли игрушечную утку, от неё пахнет плюшем, и она крякает, если пробуешь её немножко на зуб.
Малышка сразу мне её отдала: она у меня смышлёная и легко отличит живую птицу от поддельной.
Между прочим, это я её научил уток пугать.
Теперь она, едва их завидит, бежит к ним на своих коротеньких ножках, любо-дорого посмотреть: ну прямо не хуже настоящей овчарки!
Малышка у меня умница и все бесполезные вещи отдаёт мне, чтобы я их сгрыз.
Другое дело Фридберт и Эмили.
У них в гостиной стоит большущий чёрный ящик, хозяева усаживаются перед ним по вечерам — точь-в-точь как овцы вокруг костра у нас в Венгрии.
В ящике мелькают разные картинки и раздаются всякие звуки — почти как взаправдашние, сразу и не отличишь.
На днях мне даже почудилось, что в квартиру забрели настоящие овцы, а дядюшка Ференц их облаивает.
Ясное дело, такого быть не могло, мне это лишь показалось, ведь никаких запахов я не чуял.