Я всей душою с вами, львы !

Паттерсон Гарет

Мы снова сели в машину и поехали туда, куда указали те двое. Чуть позже, двигаясь на юг, мы вырулили на открытое пространство. Там, под пастушьим деревом, я увидел одинокую львицу. Управляющий остановил машину приблизительно в сорока метрах от нее. Я присмотрелся к львице, но, как ни странно - возможно из-за шока, - не мог с уверенностью сказать, была то Фьюрейя или нет. Я спросил у Джулии, что она думает по этому поводу, и та ответила, что тоже не уверена.

Я позвал львицу тем кличем, которым подзывал своих львов:

– Аау-у-вы! Аау-у-вы! (Где-е-е вы? Где-е-е вы?)

Дальше произошло то, от чего сердце у меня чуть не разорвалось.

Львица бросилась ко мне - я не сразу узнал ее, а она меня - сразу! Я стал внушать себе: "Нет, это не Фьюрейя. На мой зов могла ответить и другая львица". Тут я услышал слова Джулии: "Поди к ней, Гарет, поди к ней..." Недавно я спросил у нее, почему она мне это сказала, и Джулия ответила: если бы это была другая львица, она убежала бы, как только я выйду из машины, а если Фьюрейя, мне все равно пришлось бы к ней подойти...

Я вышел из машины. До меня донеслись слова управляющего:

– Ты что, очумел? Она же только что загрызла человека!

Но я не хотел ничего слышать. Я подошел к ней молча. Это была последняя наша с Фьюрейей встреча.

Я позвал ее по имени. Она отозвалась - мне показалось, что она сконфужена. Я наклонился к ней и почувствовал беспомощность - и свою и ее, - как будто мы оба сознавали, что ничто не может предотвратить ее казнь за преступление, в котором ее обвиняет человек. Чувство между нами было почти ощутимым, оно окутывало и нас, и всех, кто был нам близок. Как хотел бы я, чтобы мы остались в том мире, который был для нас родным, - львином мире! Я тихо спросил ее: "А где же детеныши?" оглянулся и не увидел никаких признаков их. Но вид стоящей рядом машины мигом вернул меня в мир людей. Я побыл с львицей еще немного. Мне так не хотелось расставаться с ней!

Когда я вышел из машины и направился к львице, управляющий спросил Джулию: "Вы уверены, что он в своем уме?" - "Да", - ответила Джулия. Он стал наблюдать за мной и Фьюрейей, а Джулия в какой-то миг подняла на него глаза. Как она потом рассказывала, управляющий, очевидно, испытывал странные чувства. В эти краткие мгновения ему в первый и последний раз открылась колоссальная глубина отношений между львами и мной, наша великая любовь.

Я встал и, прежде чем покинуть ее, сказал несколько ласковых слов. Когда я садился в машину, слезы подступили к глазам, но все-таки мне удалось сдержаться. Сквозь моросящий дождь я взглянул на Фьюрейю - я знал, что вижу ее в последний раз на этом свете.

Управляющий снова поехал туда, где лежало изувеченное тело Исаака, дал указания тем двум мужчинам и двинулся дальше. По дороге я снова увидел явные следы того, что жертву волокли, - они тянулись почти километр от того места, где жили работники лагеря. Следы были по большей части трудноразличимы из-за каменистой почвы и, разумеется, из-за прошедшего дождя. "Зачем им понадобилось столько волочить его с места убийства?
– подумал я.
– Да и на морде, щеках и усах Фьюрейи не было никаких следов крови". Но эти вопросы вскоре затерялись в глубинах моего рассудка и всплыли только несколько дней спустя.

Мы с Джулией были в таком шоке, что, как ни странно, нам даже не пришло в голову, что Фьюрейя и детеныши могут быть и непричастны к смерти Исаака. Но нам сказали, что произошло, нам так сказали!!! Боже мой, почему я не сумел трезво взглянуть на случившееся? В моем мозгу зафиксировалось, что ситуация безнадежна, что Фьюрейя, Сала и Тана будут застрелены - таков закон в отношении зверя, убившего человека. Я ничего не мог сделать, чтобы предотвратить это. Помню,

в уме у меня вертелась одна фраза: "Естественно, застрелен будет только лев, виновный в происшедшем". Ну почему я тогда не подумал, как можно доказать, какой лев нанес смертельное увечье? Если бы эта мысль пришла мне в голову, я сам осмотрел бы место, где, по сообщениям, был убит Исаак, - у меня ведь глаз наметан, я мог бы отыскать и другие знаки и выдвинуть аргументы в защиту своих львов.

Мы протряслись до границы, где располагалась контора управляющего. Туда же подкатила полицейская машина и остановилась возле нас. Из нее вышел мой друг - сержант Тау (что, по иронии, означает "лев"!). Управляющий сказал ему: "Это были львы Гарета", и Тау посмотрел на меня печальным взглядом - он так долго был моим сторонником, хранил, словно сокровища, мои книги и был очарован моими отношениями со львами.

Судьба львов была предрешена. Я чувствовал, будто мы с Джулией и Фьюрейя с детенышами находимся в вакууме - сколько бы мы ни кричали, нас все равно не услышат. Мы были лишены голоса. Я впервые в жизни не мог вымолвить слова от имени львов. Боже! Почему я не сказал, что все виденное - только свидетельство, но никак не доказательство!

В конторе я встретил директора Департамента охраны дикой природы, который с огорчением сказал мне: "Да, Гарет, сделать ничего нельзя. Сам понимаешь, что теперь будет". Он вышел и в сопровождении специалистов по выслеживанию зверей направился к туристическому лагерю. Их полуавтоматические ружья были наготове и только ждали команды: "Пли!"

Как ни душераздирающе это звучит, но в тот момент мне казалось, что единственное, что я мог сделать для своих львов, - это попросить умертвить их как можно безболезненнее. Я не раз убеждался, что сотрудники Департамента охраны дикой природы - никудышные стрелки. Я сказал об этом управляющему и попросил - пусть его люди заверят, что львы умрут без мучений, ужаса и агонии. Тот ответил, что его люди сделают все, как надо.

Когда мы уже собирались уходить, он вдруг вспомнил про Рафики и сказал, что ее следует застрелить или удалить из региона.

– Нет!
– возразил я.
– Она ни в чем не виновата. Ее не было с ними в прошлую ночь. У меня есть доказательства - она завалила канну как раз возле моего лагеря.

Не могу объяснить, почему он вспомнил о Рафики. По закону отстрелу подлежат только животные, виновные в гибели человека. Я чувствовал, что его заявление неуместно и несправедливо.

Борьба за свободу Рафики только начиналась.

Теперь мы с Джулией с трудом припоминаем, что еще произошло в тот день. Я смутно помню звонок заместителю директора Департамента охраны дикой природы г-ну Нчунга - тому самому, что благосклонно санкционировал перевозку моих львов из Кении в Ботсвану после гибели Джорджа. И вот теперь он вынужден санкционировать смерть одного из этих львов и еще двух детенышей, рожденных на земле, которая стала для их матерей второй родиной. В сущности, и сам он, и мы с Джулией, и все вокруг были жертвами. Мы действовали соответственно тому, как нам сказали! Все произошло слишком быстро. Если бы кто-нибудь - я, полицейский, замдиректора - сказал: "Подождите. Прежде чем губить львов, перепроверим факты, вынесем заключение о причине смерти, привлечем независимых специалистов к изучению следов и знаков", - все могло бы быть иначе. Но все мы, похоже, готовы были признать вину львов только на основании чьих-то слов. Застрелим их - и дело с концом, жизнь пойдет своим чередом.