Я вспоминаю...
Шрифт:
По словам Феллини, он страшно сожалеет, что ему не довелось встретиться с такими людьми как Граучо Маркс, Мэй Уэст, Лаурел и Харди. Я хорошо знала Граучо в последние годы его жизни и написала о нем книгу. Была знакома и с Мэй Уэст и тоже писала о ней. Ему нравилось беседовать со мной о Граучо и Мэй. Ему не выпало на долю услышать их истинные голоса, так как в Италии иностранные фильмы дублируются.
Я привезла с собой футболку с портретом Граучо Маркса — память о моей первой книге «Привет, мне пора», посвященной Граучо. Спереди на футболке была надпись «Привет», а сзади — «Мне пора». Я сказала Феллини, что привезла самый большой
«Я буду ее носить, — ответил Феллини. — Считайте, что она уже на мне. Только я буду носить ее без всего, — сказал он, приложив футболку к груди и позируя, — даже без трусов. Нравится?»
Я спросила, не подарит ли он мне свою фотографию. Он ответил: «Конечно». Но до этого не дошло.
Вечер, проведенный в Риме с Феллини, запомнился мне на всю жизнь. Он вполне отразил его натуру — натуру человека, который старался быть вежливым и не любил говорить «нет». Это был вечер, перспектива которого его отнюдь не прельщала, но, появившись, он отдался ему без остатка.
Мы ехали на такси в дом журналиста и его жены — аспирантки, работавшей над диссертацией о творчестве Федерико Феллини. Тема ее, впрочем, была несколько уже: она касалась публикаций Феллини в журнале «Марк Аврелий», где он трудился в молодости.
Материалы, написанные Феллини для «Марка Аврелия», влияли на него на протяжении всей жизни; он черпал из них творческие идеи и образы. Работа в самом известном юмористическом журнале Италии побудила его думать, излагать свои мысли на бумаге и нащупывать собственный стиль, адекватный его природному дарованию. Но еще важнее, что она помогала выработать и сформулировать главные ценности и понятия, составившие основу его жизненной философии.
«Марк Аврелий» стал для Феллини школой жизни. Работая в журнале, он развил в себе профессиональные навыки, мастерство, вошел в контакт с некоторыми из самых выдающихся литераторов в стране; последние были для него источником вдохновения, учителями, а позднее обеспечили его необходимыми связями. То, что они распознали его особую одаренность (некоторыми оцениваемую как гениальность), придало ему уверенности. Феллини считал, что ему не хватило бы упорства двигаться вперед, если бы его не печатали. Всю свою жизнь он раздумывал над тем, сколь благородно, без всякой зависти, отнеслись к нему его менторы, которые были старше и опытнее его самого. Чтобы выжить, он был вынужден писать каждый день. А тот факт, что ему заплатят и опубликуют, служил стимулом и придавал сил работать на износ. Несмотря на то, что он склонен был приписывать себе определенную степень «лени», его продуктивность на протяжении всей жизни не могла не впечатлять. По приблизительным подсчетам, для «Марка Аврелия» он написал около тысячи материалов, включая заметки и иллюстрации с подписями, а также длинные статьи и отдельные главы с продолжением в каждом номере. По его словам, он не мог вспомнить, чтобы хоть одна секунда потраченного им на сочинительство времени прошла впустую; его всегда печатали, что необычайно окрыляло и служило прекрасным стимулом для самоутверждения.
Феллини мог вежливо извиниться и отказаться от приглашения молодой женщины, но она столько раз ему писала и к тому же должна была вот-вот представлять свою работу в университет. Поскольку в тот момент Феллини ничего не снимал, он принял приглашение, а потом счел неудобным отменить встречу, хотя и подумывал об этом. Ему не хотелось
В тот вечер мы оставили такси в том месте, где улицы были так узки, что проехать было невозможно. Водитель узнал Феллини и пообещал нас дождаться.
Мы шли по узким, извилистым улицам Трастевере, старинного квартала на окраине Рима, в поисках дома, номер которого был нацарапан на клочке бумаги. Этот клочок Феллини умудрился потерять дважды, пока мы добирались в такси из центра города. По дороге зашли в кафе выпить капуччино и съесть по куску торта, поскольку Феллини заявил, что наверняка там нас особенно не накормят. Он считал, что следует подкрепиться впрок. Остановка сулила недолгую отсрочку перед неминуемым испытанием; к тому же через окно нам удалось разглядеть весьма соблазнительный торт.
При входе в дом Феллини пришлось согнуться чуть ли не пополам, чтобы не удариться о притолоку. В квартире с чудовищно низким потолком мы были ошеломлены роскошным набором блюд, свидетельствовавшим о запланированной встрече, беготне по магазинам и длительном процессе готовки. Вино было слишком дорогим. Тщательно уложенная голова хозяйки дома говорила о том, что полдня было отдано визиту в салон красоты, и она подавала на стол в коротком вечернем платье и туфлях на шпильках. По такому случаю полировку с мебели практически стерли, что придавало ей респектабельный, хоть и не антикварный вид.
После ужина, с явным чувством гордости и радостного предвкушения, хозяйка дома продемонстрировала Феллини полный вариант своей диссертации. Материал уместился в два толстых тома. Феллини вежливо перелистывал страницы и одобрительно кивал, когда видел, что она на него смотрит. Она наблюдала за ним, затаив дыхание, или так просто казалось. Он открывал страницу, заглядывал в нее и произносил: «Прекрасно». Затем пропускал сотню других страниц, что-то прочитывал. «Интересно», — комментировал он.
Он пробыл там дольше, чем требовалось, наверное, отчасти по инерции, но и потому, что видел, как взволнованы хозяева. Безусловно, он преподнес им подарок — воспоминание; это ли не один из лучших даров, который можно преподнести? Он понимал, что такой подарок — в его власти.
На самом деле Феллини не импонировала идея быть предметом диссертации. Увидев этот труд, на создание которого ушло несколько лет, он был сразу сражен его объемом. Каким бы ни было содержимое, вес производил впечатление. Покинув квартиру в Трастевере, Феллини сказал мне: «Сколько страниц! Представьте, это больше трех лет ее жизни! И даже не о моих фильмах. А о моей работе в журнале «Марк Аврелий». Она сказала, что перечитала больше пятисот моих материалов. Все это писалось больше сорока лет назад. Сорок лет назад!»
Но я знала, что он действительно впечатлен ее работой, иначе не остался бы там так надолго.
Когда мы ушли, было около четырех утра. На узких, извилистых улочках царила беспросветная темнота. И вокруг ни души. Мы заблудились и никак не могли найти обратную дорогу к дому, из которого только что вышли. Казалось, даже перешептываясь, мы разговариваем громко.
«Вы думаете, здесь безопасно?» — спросила я.
Ни секунды не колеблясь, он ответил: «Нет».
Я извинилась, что спросила. Он напомнил, что в свое время не советовал мне ходить по городу с деньгами и паспортом. Я последовала его совету, но волновалась вовсе не за свой кошелек.