Я - Янис
Шрифт:
— Что с тобой? — спросила мама через дверь.
— Все хорошо, — ответила я и спустила воду.
Зак лежал на кровати. Руки он спрятал под одеялом.
Я опустила пятисотенную купюру на его живот.
— Что? — Зак поднялся и сел. Он стал вертеть купюру в руках и проверять ее на свет, как будто думал, что я сама ее нарисовала.
Потом улыбнулся.
— Где ты ее достала?
Но я не ответила.
Зак вскочил с кровати. Он схватил меня — то ли обнял, то ли танцевать собрался — и закричал:
— Ты лучшая в мире сестра, знаешь?
Я, конечно, не знала, но
— Черт, Янис, какая ты классная!
Пришлось шикнуть на него — не очень-то хотелось, чтобы мама пришла в эту самую минуту. Ни один из нас не смог бы объяснить, откуда взялись деньги.
— Это от старухи? — спросил Зак, когда мы оба уселись на его кровать.
— Ни за что не взяла бы ничего у нее.
— Но не у мамы же ты их украла?
Он произнес эти слова, но это была такая глупость, что я даже отвечать не стала.
А Заку больше нечего было сказать.
Приятно лишить кого-нибудь дара речи.
Жалко только, что это бывает так редко.
Я убрала со стола и налила полную раковину пенной воды.
Мама словно и не видела, что я делаю. Сначала она смотрела в окно, как будто замечталась.
— Пойдем в цирк? — спросила я, вымыв уже половину посуды. Мама по-прежнему не говорила ни слова. Если бы на моем месте был Зак, она захвалила бы его еще до того, как он включил воду.
— Ты моешь посуду? — она неуверенно улыбнулась, как будто не могла поверить своим глазам.
Я ничего не ответила, только терла из всех сил. Тогда она засмеялась. Жаль, что она смеется так редко.
— Ты хочешь? — спросила она.
— Мыть посуду?
— Пойти со мной в цирк.
— Конечно.
Обману ли я Глорию? — подумала я. Если сначала пойду с мамой? Наверное, нет.
Вечером, когда Зак забрался в окно, я еще не спала. Он ставил горшки с цветами на место, тихонько насвистывая. Скоро его голова оказалась рядом с моей.
— Ты меня спасла, понимаешь?
— Больше не буду.
— И не надо. Можешь носить перчатки сколько хочешь.
Он совсем сбил меня с толку. Как-то неправильно было сравнивать перчатки, которые он дал мне на время, и украденные деньги.
— Ты спишь? — прошептал он.
— Кажется, да, — ответила я. — Пошли Адидаса куда подальше.
— Обещаю.
— Даже если он будет дарить тебе вещи?
— Не нужно мне его барахло. Все краденое. Нет у его отца никакого магазина. Да и отца тоже нет, наверное.
— И у нас нет.
— Есть!
— Не замечала.
— Скоро мы с ним встретимся. На летних каникулах.
— На неделю, ага.
— Ну и?
— Я не собираюсь ехать. Плевать мне на него.
— Не плевать, я знаю.
— Ему же плевать на нас!
— Он подарит нам кучу всего…
— Вот именно. Наверное, думает, что нас можно купить.
— Он наш отец.
— Тихо! Спи! — кажется, я разозлилась.
— Что такое?
— Больше не хочу о нем слышать, понятно?
— Ладно, больше трепаться не будем. Спи!
Я знала, что теперь будет: как только я усну, начнутся сны. Такие сны, которых мне совсем не хочется.
Если у меня будут дети, я их никогда не брошу. Даже если у меня появится новая любовь, детей я не забуду. Ни за что! Хотя у меня не будет детей. И вообще, становиться взрослым — такая засада. Если б только можно было гонять и гонять на велике. Или завести «ХД» и гонять на нем. И ни о чем не думать. Вот бы отказаться расти.
А потом мне приснился тот сон, который снится каждый раз, стоит подумать о папе: мы вместе идем по улице, у него хорошее настроение, у меня тоже. Но он прибавляет шагу и идет все быстрее и быстрее. Наконец, мне приходится бежать, но я все равно не успеваю. Я кричу и прошу подождать, но он только смеется и отвечает, чтобы я поспешила. И я спешу, и, наконец, бегу со всех ног, но папа все равно далеко впереди. Потом он скрывается за углом, и, когда я поворачиваю, его нет, и я не знаю, куда мне идти. Я стою одна, мимо проходят люди и смотрят на меня. И тогда я замечаю, что я в чужом городе, не узнаю дома и людей. Они что-то говорят, может быть, спрашивают, почему я стою там. Я не понимаю их язык и не могу ответить, поэтому снова бегу. Мне не хватает дыхания, хочется упасть на землю и заплакать.
Когда я просыпаюсь, подушка мокрая. Иногда и в постели мокро. Ужасно стыдно. Мама ничего не говорит, но матрас обернула целлофаном. И это тоже позор. Когда поворачиваюсь, он шуршит, и я обо всем вспоминаю.
Этой ночью я проснулась и успела в туалет.
И увидела, что там лежит мама — то есть, в ванне. Она зажгла стеариновые свечи и слушала плеер на большой громкости. Рэгги, любимая мамина музыка.
— Привет, — сказала я. — Купаешься?
Кажется, она кивнула мне — а может, просто в такт музыке.
— Можно, я пописаю?
Она открыла глаза и сняла наушники.
— Как хорошо, что ты успела.
Справившись, я не стала сразу уходить. Наша ванная выглядела необычно. Как зал вечеринки, с музыкой и светом. Правда, я боялась, что она уснет и — вдруг утонет. Такое же случается во сне? Ведь можно и не проснуться. Даже если нос и рот окажутся под водой. Если ты очень устал. Как мама, например.
— Наверное, и мне пора в постель, — сказала она и встала.
Я немного застеснялась, она ведь была совсем голая. Странно было бы, конечно, если бы она купалась в одежде, но все равно, не очень-то хочется смотреть на мамину грудь и то, что там, пониже. В детстве, конечно, казалось, что кустик под животом — это смешно, но потом, когда чувствуешь, что становишься такой же, с кустиком и прочим, не очень-то приятно смотреть на голую маму. Сразу вспоминаешь, что происходит с тобой. Хотя тебя и не спрашивают, хочешь ли ты себе две булки и кустик посередине. А если булок нет, то тебя за это дразнят. Все самое важное всегда решают за тебя и не спрашивают. Так что я отвернулась, пока мама оборачивалась полотенцем. Я ужасно боялась, что она снова начнет эти занудные разговоры про месячные. Что в какой-то момент это случится и не надо бояться. Это совершенно естественно! И гораздо хуже, когда этого нет! Просто надо попросить маму купить прокладок.Так говорила тетка из психологической службы для подростков, когда пришла в наш класс. Или можно попросить тампоны, если больше нравится. «Свобода в коробочке»,как они называются. Я и слышать не хочу про это безобразие — истекать кровью, пока тебе не стукнет пятьдесят! Не понимаю, как это можно пережить.