Я жду отца (сборник)
Шрифт:
И мальчику тоже стало весело, хотя песня была и грустная. И он пошел следом за ними. А они уже пели какую-то другую песню, веселую и смешную, и хохотали, и мальчик шел за ними и улыбался.
Он сел в тот же вагон, в который вошли парни и девушки. У них с собой были рюкзаки и лыжи, и в вагоне запахло лыжной мастикой, запахло, как пахнет только зимой, когда вносят лыжи в помещение. Кроме мальчика и веселой компании, в вагоне сидели еще женщина, старик, уткнувшийся носом в телогрейку, и какая-то девчонка лет двенадцати. Мальчик сел у окна и стал ждать, когда тронется поезд, и ему казалось, что давно уже пора
Но вот слабо дрогнул пол, вагон качнулся назад, потом вперед. Сначала тихо и медленно застучали колеса и пополз перрон, а потом все быстрей и быстрей пошел поезд, и вот уже замелькали: здание вокзала, стрелочники со свернутыми желтыми флажками, какие-то люди, расчищающие соседние пути от снега, семафор с зеленым глазом, потом пошли дома, домики и домишки и редкие люди — далеко, далеко… И вот уже поезд пошел, пыхтя и отдуваясь и иногда важно гудя: у — у-у. Вагоны слегка раскачивало из стороны в сторону, и мальчику было приятно, и он представлял, что плывет на корабле и сейчас — качка.
А парни и девушки пели разные песни, мальчику запомнились слова: «Был король как король». А больше он ничего не запомнил из этих песен, потому что все время смотрел в окно и часто забывал обо всем и никого не видел и не слышал, и только движение поезда, становившееся все стремительнее и стремительнее, приносило какие-то свои обрывистые и неясные мысли, которые возникали как бы от стука колес. Мысли эти повторялись и были ни на что не похожи. Мысли были неизвестно о чем — это были неопределенные мысли, которые можно было бы назвать раздумьями путешественника.
Так ехал поезд, иногда останавливаясь у какой-нибудь станции. В вагон село еще несколько человек, потом на следующей станции парни и девушки вышли из вагона, а еще на следующей — мальчик остался один. И ему стало грустно немного, что он один, и даже как-то страшно. А чего он боялся, он сам не знал. Да он и не боялся, а просто так, неотчетливое и томительное чувство, которое возникает при полном одиночестве, нашло на него и тут же пропало, как только колеса запели свою песню, и пришли снова мысли ни о чем, просто возникающие под стук колес и тут же уходящие.
Поезд шел ровно двадцать минут. Это мальчик установил, когда вылез из вагона — на той станции, где ему надо было выходить, — и посмотрел на часы. Было двадцать минут одиннадцатого. Тетка ошиблась, когда говорила, что ехать полчаса. Всего двадцать минут заняло путешествие. И мальчик немножко огорчился, что ехал так мало, но он сейчас же утешился, решив, что назад ему придется ехать тоже двадцать минут, и всего вместе — сорок.
Он постоял у вокзала. Прошел мальчишка, волоча за собой упирающуюся собаку. Собака идти не хотела. Она была лохматая и красивая. И она упиралась, и одновременно зевала, и лениво махала хвостом. Наверное, ей хотелось спать, а мальчишка тянул ее куда-то за собой, как будто ему не было другого дела. Так, наверное, думала собака и ругала про себя мальчишку. Мальчишка не обращал на него внимания и тянул ее, а собака упиралась.
Мальчик постоял еще немного, посмотрел, как мальчишка тащит за собой собаку, а потом пошел по тропинке, которая вела в поселок. До поселка было совсем близко — он начинался тут же за станцией. И только надо было выяснить, где живет Андрей Николаевич.
И поэтому мальчик остановил первую встречную женщину и сказал:
— А где здесь живет Петров?
— Какой Петров? — сказала женщина.
— Его зовут Андрей Николаевич, — сказал мальчик.
Женщина странно как-то на него посмотрела и сказала:
— Иди прямо, потом свернешь в первый переулок, второй дом от угла.
Женщина пошла дальше, и, когда мальчик оглянулся, она тоже оглянулась. И мальчика поразил ее взгляд — он был растерянный и недоумевающий. И когда она увидела, что мальчик глядит на нее, она словно смутилась, отвернулась и быстро пошла к станции.
Солнце светило ярко. Оно вышло из-за туч и теперь стояло над головой мальчика. Не совсем над головой, а так, несколько в стороне, потому что было совсем рано, и солнце еще не поднялось как следует. Снег был и голубоватый и белый. Снег лежал под ногами у мальчика пушистыми сугробами, которые он перепрыгивал, и тропинка огибала эти сугробы. Она была хорошо утоптана, потому что по ней прошло утром много людей на работу.
До переулка было совсем недалеко, и мальчик, еще не поворачивая, увидел второй дом от угла, о котором ему говорила женщина, и пошел к нему. Тропинка бежала мимо, а к дому не вели никакие следы. Снег лежал глубоко и ровно, словно уже давно никто не выходил из дома, и дом показался мальчику мрачным и печальным даже при солнце. Глубоко проваливаясь в снег, он подошел к калитке, открыл ее и вошел во двор. Дворик был маленький, весь покрытый снегом, у крыльца стояло два дерева. Они были голые, и ветки у них тянулись вверх, отчего деревья казались узкими, словно их сжало холодом, хотя мороз было не очень сильный.
Мальчик поднялся по трем ступенькам и поискал кнопку звонка. Но ее не было. И тогда он постучал робко и тихо и, постучав, замер на мгновение, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги в глубине дома. Но все было тихо, и никто не шел открывать дверь. Невольно он с каким-то облегчением подумал, а может, и хорошо, что он не застал Андрея Николаевича. Наверное, тот ушел на работу, и мальчику стало как-то легче от этой мысли, потому что он толком и не знал, о чем будет говорить с ним, и боялся этого разговора. На всякий случай, он постучал еще раз погромче. Он уже осмелел, чувствуя, что дома никого нет, и не боялся стучать, и не боялся встретиться с тем, с кем он так хотел поговорить. И снова ответом была тишина; мальчик, облегченно вздохнув, стал спускаться по ступенькам вниз, к своим следам, ведущим от калитки к дому. И вдруг — даже не слухом, а всем своим существом — услышал слабые шаги в глубине дома и понял, что сейчас кто-то откроет ему дверь.
Дверь открыла старушка. Она была очень маленькая. А может быть, какое-то горе ее так состарило, потому что мальчик увидел печаль в ее глазах. Он почувствовал, что такая грусть бывает только у очень одиноких людей. И он сказал ей:
— Здравствуйте, бабушка.
Она посмотрела на него удивленно и сказала:
— Здравствуй, мальчик! А зачем ты пожаловал?
— Я пришел к Андрею… Николаевичу, — робко сказал мальчик.
И тут он увидел, как женщина вздрогнула, и он испугался, сам не зная чего, и женщина сказала: