Я же тебе сказал...

Волк Татьяна

– Ты подала на развод, - с трудом выдавливает из себя слова Максим. Губы кривятся в не верящей улыбке. А что мне было делать? Просто как-то вечером позвонила его мать и сказала, что её сын, наконец, нашел хорошую девочку и я, как любящая его женщина должна уступить ей дорогу и не мешать их счастью. Что говорили про меня ему?

По мне и моей жизни словно проехались катком. Все, что было важно когда-то, разрушили. Она совсем юная, зелёная и наивная. А я словно часть его прошлого, как старый фотоальбом, который он никак не может выбросить.

– Максим, НАС больше нет. Есть ты и ОНА, есть я и… - И только я. На губах застыла горькая улыбка. Если не закурю, то сейчас разревусь. Он смотрит на меня, как на идола, которого готов разбить. Потом срывается и как в дурацком фильме рывком притягивает меня к себе и заглушает мои протесты

своим ртом.

– К черту! – выдыхает мне в губы более матерным словом, и снова ищет мой рот. Все в каком-то диком порыве. Комкано. Сама не замечаю, как он стаскивает с меня платье, как оказываюсь прижатой к стене с разведенными в стороны ногами. Чувствую только вкус его губ и руки на своем теле. Чувствую только его. Словно он что-то пытается мне доказать. Словно хочет пресытиться.

Это больно. Хочется кричать. Это хорошо. Потому что он рядом. Просто потому, что с ним не может быть плохо. Я цепляюсь за его плечи, и он вжимает меня в себя, словно хочет сродниться. Я могу обманывать себя сколько угодно, но внутри все словно рвется на части из-за того что он с кем-то другим. Оттого что не могу к нему прикоснуться. Слышать или видеть его. Я эгоистка. Я хочу, чтобы он был только мой. Вот почему не могу уйти. Я просто не могу без него. Я умираю без него. Не живу. Словно в болезненной спячке, от которой никак не могу проснуться. Нет выхода.

Последнее движение и я размякла в его руках, как безвольная кукла. Он относит меня на диван и ложится рядом.

– Это было в последний раз, - через силу выталкиваю из себя свой приговор.

Он усмехается и качает головой.

– Свой шанс ты уже использовала. Теперь моя очередь решать, какой раз последний, а какой нет.

Я прячу лицо в пледе, которым он нас укрыл, чтобы скрыть свои эмоции. Я люблю его. Не хочу, чтобы он знал. После всего, что между нами произошло в это уже невозможно поверить.

23

Больше он не пытается просто стоять рядом в курилке.

Его пальцы скользят вдоль моей спины. Он стоит прямо за мной и для тех, кто неожиданно зайдет, он, словно ничего и не делает. Но как много в этом «ничего».

Мне больно. Его всё ещё волнует его незримый соперник. Он боится меня потерять? Между нами по-прежнему много недосказанного, но каждый из нас страшится нарушить эту хрупкую иллюзию гармонии. Мне стыдно, но я счастлива, когда он рядом. Вот такое у меня больное счастье, с острыми шипами и зубьями. Причиняет боль и возносит на небеса одновременно. Я просто хочу быть с ним. Уже не важно, как и на каких условиях. Гордость? Принципы? На чужом несчастье своего счастья не построишь? Я забыла, что значат все эти слова. Для меня они стали пустым звуком. Я знаю только слово верность. Собачья любовь. Стоило ему один раз проявить доброту, и я готова всю жизнь до остервенения быть ему преданной.

– Птичка моя перелетная, как ты там без меня? – слышу в трубке знакомый голос и улыбаюсь через силу. Когда раньше встречала на улице странных теток под шестьдесят с кокетливыми шляпками на головах и непоколебимой жизненной философией, даже подумать не могла, что одна из таких однажды станет моим единственным другом, знающим всю мою историю от начала и до конца. Но вот именно такой оказалась двоюродная сестра Инны Павловны, у которой я жила все это время в Киеве. Сначала мы обе полагали, что это всего на месяц или два, пока я не встану на ноги, но потом мы как-то привыкли друг к другу и мысль о том, чтобы разъехаться уже не приходила нам больше в голову. Может быть, только благодаря ей я всё ещё на плаву. – Молодёжь. Ко мне приходит Тамара Ильинична, но рядом с ней я чувствую себя ещё старше, чем написано в моем паспорте. Всё время болячки да причитания. Я всегда была уверена, что игра в того чей диагноз страшнее, удел тех кому за девяносто, но эта старая калоша опередила этот возраст лет на тридцать. Может мне навестить тебя? – резко переходит к делу Нина Константиновна, и я понимаю, что она просто не оставляет мне выбора. – Я взяла билет на завтра. В Киеве слякоть, а ты знаешь, как я мерзко переношу такую погоду.
– Ставит она последнюю точку в нашем разговоре, четко расставляя акценты, и давая понять, к какому решению я должна прийти. «Если что-то неизбежно, лучше расслабиться и постараться получить удовольствие. Всё зависит от отношения к происходящему, моя крошка». Это было жизненным

кредо Нины Константиновны до встречи со мной. После этой встречи, она стала утверждать, что просто стоять на одном месте и расслабляться не достаточно. Надо барахтаться. Всю жизнь. Нельзя сдаваться. В конце концов, она устала смотреть, как я чахну в её городе и уж совсем забеспокоилась, когда Инна Павловна начала требовать от меня, чтобы я развелась с её сыном. Я приходила домой и тупо смотрела на проезжую часть, за своим окном пытаясь залить боль алкоголем. Моя жизнь была кончена. И каждый день Нина Константиновна боялась оставить меня одну в комнате, потому что подозревала, что однажды я распахну это чертово окно и выпрыгну из него. «Десятый этаж, милочка», - неодобрительно ворчала она глядя на меня. «О чем думал Николаша, когда получал квартиру так высоко? Как думаешь, на окнах могут поставить решётки? Какой-нибудь чудный узор очень бы сюда пошел. Я уже слишком стара и подвержена обморокам. Не хотелось бы однажды…» Потом она поворачивалась ко мне и тяжело вздыхала. Мне было всё безразлично, словно я жила в каком-то сне. Никого не слышала и не видела. Отец позвонил мне и сообщил о смерти Антона. Он надеялся, что сможет этим вернуть меня в родной город. К нему поближе. Ведь никто из моих близких даже не подозревал о том, где я. Страна большая. Всё что они знали, это то, что у меня всё хорошо. «Всё хорошо» - это моя дежурная фраза. Особенно убедительно звучит, если попытаться вспомнить, как можно улыбаться.

«Моя бедная, маленькая девочка». Нина Константиновна устала повторять эти слова и проявлять сочувствие в материнском поглаживании моих волос, пока я пыталась пережить свою потерю. Ей было жаль меня. Но узнав о смерти Антона, она стала настаивать, чтобы я вернулась.

– Я всё могу сказать про Максимку, но он точно не идиот. Не бросают таких девушек. Не бросают!

На неё не действовали никакие мои убеждения, и однажды она точно так же спонтанно купила мне билет и, собрав мои вещи, выставила, как котенка за дверь.

– Не возвращайся, пока всё не прояснишь!

Сколько раз в жизни дается настоящая любовь? За окном все белое от снега, а я оживаю, словно цветок, который весной тянется к солнцу из-под растаявшего снега. Так и моя душа, опять возрождается. Словно воришка в собственном доме курю в форточку посреди ночи. Смотрю в окно и вздрагиваю когда слышу за своей спиной шаги его босых ног.

– Сколько раз просил, чтоб ты не курила? – Я пожимаю плечами и виновато улыбаюсь.

– Привычка.

– Руки бы отбил тому, кто тебе её привил. – Голос хриплый ото сна. Забирает у меня из рук сигарету и тушит в пепельнице. Мне немного смешно, потому что я вспоминаю слова Нины Константиновны. «Да я женщина и я курю. Мужские сигареты! Это позволяет мне почувствовать себя с ними на равных. И потом есть что-то мистическое в этой струе дыма. Завораживает и успокаивает. Прежде чем осуждать меня, деточка, просто попробуй». Мужские руки тянут меня с подоконника обратно в постель. Он опять остался у меня на ночь. Не знаю кто у него. Мы не говорим о других. И он прячет от меня телефон. С хитрой улыбкой. Знает, что меня это задевает. Мне немного интересно. И я ревную. Даже если у меня нет на это больше прав. Но не хочу говорить на эту тему, потому что мы опять возвращаемся к тому, что больше всего его волнует. Почему я уехала?

– Я приду к тебе сегодня? – говорит уже в дверях. У него хорошее настроение. Я стою рядом и держусь за ручку двери, чтобы её закрыть. Качаю головой.

– Нет. Я буду не одна. – Вижу, как улыбка сползает с его лица и прежде чем из его рта вырывается что-то кроме: «А с кем?» и он приходит в себя и останавливает меня, захлопываю дверь перед его носом. Он стучит кулаком в дверь и ещё пару раз звонит. Требует, чтобы я ему открыла, но, так и не дождавшись моей реакции, уходит к себе. Мы ведь встретимся на работе?

Целый день сверлит меня взглядом, и ждет, пока я пойду в курилку. Мужественно держусь. Что я должна делать? Признаться, что сбежала от него к его же тётке? Признаться, что сегодня я буду с ней? Как-то нелепо и неправдоподобно. В конце концов, он уже «тоже» не один. И вряд ли будет коротать вечер в одиночестве и в тоске по мне.

Всё-таки не выдерживаю, и пытаюсь улизнуть, пока он отвлекся на разговор с Малышевым. Нервно курю, пытаясь как можно быстрее добить сигарету. Не успела. Опять появляется за мной. Он зол, но ничего мне не делает. Просто стоит рядом.