Я живу в октябре
Шрифт:
Обуреваемый мелкими мыслишками, никак не соответствующими высокому званию хомо новуса, я наконец собрался и вышел в свой личный октябрь.
***
Двор у меня самый обыкновенный – стиснутое многоэтажками пространство, в котором разбросаны детские горки с качелями, баскетбольная площадка, то тут, то там скамейки под чахлыми деревьями. Родители сняли мне тут эту квартиру ко второму семестру, и я перебрался из общаги в своё личное жильё. Сейчас это кажется совсем далёким и неважным, но для прошлой жизни это были эпохальные события. Меня, поступившего на бюджет на исторический факультет столичного института, провожали все родственники. Они так и живут там – у рода Воробьёвых большая ферма под Казанью. Когда я по первости прилетал к Димке с Нелькой, то возникал соблазн навестить
Я отбросил тоскливые мысли. К автобусной остановке мой обычный путь лежал дворами, но сегодня я решил сделать крюк – захотелось пройтись вдоль пруда. Пруд как пруд – ветер гнал рябь по воде, теснились к парапетам толстые утки (они исчезают теперь только под самую зиму, когда лёд не оставит ни одной полыньи).
Начало моего месяца тёплое – температура хотя и невысокая, зато нет ветра, и сквозь облака светит солнце. Я, щурясь на солнечный свет, неспеша брёл вдоль пруда, разглядывая гуляющих: мам с колясками, вечно спешащих бабушек с сумками, одиноких спортсменов, наворачивающих круги по беговым маршрутам. В такие минуты внутри меня просыпается феодал, обходящий владения и окидывающий благосклонным взором крепостных. Добрую половину из тех, кто мне попадался на встречу, я знал. Не то, чтобы мог назвать по имени или разбирался, чем они конкретно занимаются. Просто встречал уже в предыдущих циклах и привык.
Но вот эту девушку, которая меланхолично крошила хлеб уткам, я не помнил вовсе. Видимо, обычно я выхожу пораньше, и мы не пересекаемся. А симпатичная между прочим – и фигурка, и лицо. Падок я до стройных брюнеток, ну а кто не падок? Лицо только у барышни какое-то застывшее, невыразительное. У меня мелькнула шаловливая мысль подскочить к ней и выпалить какую-нибудь задорную фразу. Но вовремя вспомнил, что мой октябрь ещё только начался, и проблем от излишней наглости иметь не хочется. Увы, статус хомо новуса не предполагает бессмертия. Нас вполне могут побить или лишить жизни окружающие, может случиться несчастный случай, мы можем заразиться опасной болезнью. В общем, осторожность такая же черта новожизни, как и обычной.
Рассуждая подобным образом, я выбрался к проспекту и некоторое время колебался, куда податься. Сесть в автобус и подскочить пару остановок до парка или пройтись пешком до торгового центра, где можно купить очередной томик русской классики. Хомо-новусам грех не самообразовываться – каждый цикл можно покупать книгу-другую в хорошем издании. Деньги-то всё равно вернутся, хе-хе. Выбор был очевиден.
В конце концов, я же исполняю важную задачу – отслеживаю потенциальных новорождённых, а встретить их в парке шансов нет. В книжных магазинах, правда, тоже маловероятно, но может кто-то решит срочно найти книгу, объясняющую чертовщину, что с ним происходит (на деле мне просто хотелось к книгам, так зачем же себе отказывать?).
Когда начался мой первый лунный месяц, я таскался по врачам, решив, что у меня что-то с головой. Волей-неволей освоил столько специальных терминов из учебников психиатрии! Как перемогся – до сих пор не пойму. Но когда меня вновь вернуло в начало октября, я вдруг спокойно понял и принял, что дело может быть совсем в другом. В конце концов, все мы смотрели «День сурка», почему бы не быть и «Месяцу сурка»? А ещё в век интернета «гуглить» превратилось в глагол наравне с «искать» или там «шарить». Мне повезло – не прошло и нескольких дней блужданий по форумам и социальным сетям, как мне написали товарищи из Владивостока. У нас было пару встреч – приятная немолодая пара. Мы с ними совпадали по времени – тот же октябрь, но, к сожалению, не совпадали по интересам. Ну, не рыбак я совсем, а для Игоря Ивановича рыбалка превратилась в фетиш, а Клавдия Петровна, конечно, замечательно
Я не заметил, как оказался посреди книжных полок. Когда ходишь одним и тем же маршрутом, ногам не нужны указания головы, они как крестьянские лошадки – сами дорогу знают. Ну что, решиться-таки взять «Войну и мир»? Память немедленно напомнила, как школьником в ужасе таращусь на страницы, заполненные французскими предложениями. Ну как великий русский писатель мог добрые двадцать страниц строчить исключительно по-басурмански? Как там в анекдоте? Французские школьники не понимают, почему у Льва Толстого так много вставок на русском. Пусть пока мои детские травмы останутся в покое. Или лучше кого-нибудь из советских писателей? Что-то я прошлый раз этакое думал… Домбровского? «Факультет ненужных вещей». Живо у него получается, по-людски тепло становится от алма-атинского солнышка. Потому и особенно трагично получилось. Каково было бы жить по месяцу в 1937-м году? Среди этого беспросветного и непонятного ужаса? Хотя, обычный рабочий люд особо и не затрагивала вся эта тема. Жили, работали, любили… А вправду интересно, каково было хомо новусам той эпохи? Жаль, что собственных летописцев мы не вырастили. Но как бы этот Нестор запечатлел такую жизнь? Устной традицией?
Мне представилась эстафета из человеческих рук, тянущаяся из глубин веков в будущее. Чёрт возьми! Что-то в этом есть. Можно же и информацию из будущего получать. В лотереи выигрывать, как мечтал Марти Макфлай... Только зачем оно мне? Всё равно через месяц всё исчезнет. Организованности нам не хватает, вот что. Живём по-анархистски.
Телефон завибрировал, выводя меня из задумчивости. Оказывается, я уже успел оплатить книжку и бесцельно бродил по полупустым торговым залам.
– Хеллоу, Алекс! – оглушил меня жизнерадостный бас. – Ай гоу ту Раша!
– Поздравляю, – машинально откликнулся я. – Погоди! Барри! Ты получил визу?!
– О! йес-йес!
Барри говорил по-русски примерно так же, как я по-английски. Мы с ним больше переписывались. Ему было лет пятьдесят, жил он в сентябре в Нью-Йорке. В новом качестве он пребывал уже лет десять, общаясь со всем миром, коллекционируя слухи, строя конспирологические теории нашего происхождения и прочее. Иногда это было даже увлекательно. А ещё наш славный Барри мечтал облететь все страны мира. Кажется, чуть ли не единственной крупной страной, куда он никак не мог попасть, была Россия. Консульство в Нью-Йорке регулярно обламывало его слёзные просьбы открыть визу. Недаром российская виза считается одной из самых сложных в мире. Россия – щедрая душа! Что же, интересно, он такое смог сделать, чтобы получить заветные документы. Погоди-ка!
– У тебя же там пять утра! Рано! Вери эарли?!
– Очень! Я не спал! – короткие фразы у Барри получались вполне неплохо.
Из сбивчивого объяснения я понял, что визу он получил ночью по электронной почте и тут же помчался в аэропорт. Мне он позвонил с борта – через девять часов будет в Москве. Интересно, по какому времени его отбросит назад?
Я живу в октябре (II)
От Барри разило смесью дорожных ароматов. Вспотевший, возбуждённый, он махал руками и болтал без умолку на ломаном русско-английском. Давно уже пора изобрести нам, ново хомусам, единый язык. Какой-нибудь супербэйсик, или, там, новоэсперанто.
Терминал Шереметьево гудел от толп снующего народа. Два часа до полуночи – самое время прилетать и улетать. Даже странно знать, что через каких-то полтора десятка лет здесь будет пусто, а ещё позже будут толпы эмигрантов, а ещё дальше… В этом есть странная особенность нашей новой жизни – знать в общих чертах, что будет с человечеством, но пребывать в неведении о своей собственной судьбе. Хотя, кому-то даже нравится.
–… Надзиратели…Как это по-русски? Милиция?
– Дозорные, – подсказал я. – Мы их так называем.