Я знаю все твои мысли
Шрифт:
Ему легко говорить.
Они заходят в дом Николаса через каменную арку, возле которой дежурит привратник в голубой униформе.
— Николас! — восклицает он. У привратника седые волосы, а форма плотно облегает коренастое тело. — Все шалишь?
Николас подходит к нему и пожимает руку.
— Как жизнь, Кенни?
— Не жалуюсь, — отвечает Кенни, похлопывая себя по животу. — По крайней мере, жильцам! — Он разражается громким хохотом, который сопровождает их, пока они идут по огромному внутреннему дворику. Его размеры просто
— И ты здесь живешь? — спрашивает Гид.
— Да, всю свою жизнь, — безжизненным тоном отвечает Николас, предупреждая Гида, чтобы держал восторг при себе.
В лифте их приветствует еще один служащий в голубой униформе. Лифт отделан великолепным деревом драгоценных пород и медью, начищенной до головокружительного блеска. Лифтер нажимает кнопку с надписью «ПХС». Пентхаус С. Гид внутренне улыбается. Он в городе пентхаусов!
— Это ведь твоя настоящая мама? — спрашивает он. Николас кивает.
— Если бы мы сейчас ехали на встречу с моей мачехой, я бы вел себя, как законченный ублюдок.
Гиду всегда казалось, что Николас осознает, что чувствуют те, на ком он вымещает свои гнев и напряжение. Это замечание вызывает в нем нежные чувства.
Дверь лифта открывается. Навстречу им идет стройная, высокая, пышущая энергией и молодостью брюнетка. Ее сопровождает белый пекинес. Она берет лицо Николаса в ладони.
— Дорогой, — говорит она и целует его сначала в одну щеку, потом в другую. Потом делает шаг назад и оглядывает Гидеона.
— Я Гидеон, — говорит он, чувствуя, что она сморит на него слишком долго и надо бы что-то сказать. — Сосед Николаса по комнате.
— О, Гидеон! — Она берет его за руки. Собачка восторженно бегает вокруг них кругами. — Ты, наверное, рад оказаться в Нью-Йорке! — Она наклоняется и гладит пекинеса по головке. — Кто мамина радость? Кто мой сладкий мишка?
Они ужинают китайской едой, заказанной из ресторана. Гид уплетает за обе щеки. Два вида лапши, креветки с брокколи, свиные ребрышки, а для Николаса — какое-то склизкое неаппетитное блюдо из тофу. Его мать набила холодильник дистиллированной водой и кувшинами с холодным зеленым чаем. Она сидит и, улыбаясь, смотрит, как ест ее сын, выбирая полоски овощей из начинки яичного рулета. Гид не припоминает, чтобы когда-либо видел такое счастье на лице человека.
Кажется, родительская любовь — сильная вещь, по- тому что Николас тоже выглядит счастливым. Расслабленная улыбка на его лице — это что-то новенькое.
После ужина они идут в маленькую комнату, обитую деревянными панелями, на стене которой висит большой телевизор с плоским экраном.
Куда твоя мама подевалась? — спрашивает Гид. Он щелкает программами: детские мультики, краснолицые мужчины в костюмах, белка, взбирающаяся на дерево Николас пожимает плечами.
— Гуляет с собакой. Она гуляет по кварталу.
Значит, готовится стать одной из тех старушек, что прогуливаются по Верхнему Ист-Сайду.
— Она так молодо выглядит, — замечает Гид. А на самом деле ему хочется сказать: она так странно выглядит.
Николас кивает.
— Она занимается спортом часа три в день, не меньше, — отвечает он. — Хочет снова выйти замуж.
— Думаешь, у нее получится?
Николас подходит к двери и аккуратно ее закрывает.
— Нет, — тихо говорит он, как будто мать может услышать его с улицы, — никто не захочет жениться на старухе.
— Она не старуха, — возражает Гид.
— Но и не девочка, — замечает Николас. — Сам посуди: у нее есть морщины, и она принимает кальциевые добавки. И слабительное.
С этим не поспоришь. Они смотрят программу о ловле тунца у берегов Японии. Какой-то пожилой британец берет интервью у японских рыбаков, и один из них начинает на него сердиться. Внизу идут субтитры.
— Мы не хотим никому причинить вреда. Мы просто делаем то, что умеем. То, что должны. Разве у нас есть выбор?
Гидеон мудро кивает.
— Это их мир, — говорит он, — таковы обстоятельства их существования.
Николас улыбается. Кажется, он понимает.
— Эй, — вдруг вспоминает Гид, — дай посмотреть фотографию сестры.
Сестра Николаса учится в школе-интернате в Швейцарии. Она не приезжает домой на каникулы. Николас выдвигает пару ящиков, пролистывает альбомы и протягивает Гиду тонкую стопку фотографий. О боже. Она прекрасна — женская версия Николаса. Пронзительно-голубые глаза (как у жуткой собаки-волка), темные волосы, сочные, алые от природы губы. Она даже красивее его.
— Скажи честно, — говорит Гид, — ей нравится Каллен?
— С сожалением признаю, что да. Я — единственная причина, почему они до сих пор не вместе.
Гид внутренне улыбается. Если он выиграет пари, то от него будет зависеть важный исторический момент дружбы Николаса и Каллена.
Гидеону приготовили отдельную комнату. Миссис Уэстербек провожает его, пространно извиняясь:
— Комната очень маленькая, но думаю, тебе будет удобно. По крайней мере, надеюсь!
Комната вправду небольшая, но стильный датский диван, японские гравюры на стенах и высокие окна с видом на оживленную Парк-авеню просто великолепны.
— Как думаешь, оставить шторы открытыми? — Она открывает шторы. — Или закрыть? — Она их закрывает. — Как тебе нравится?
— Все нормально, — говорит Гид, — я сам справлюсь.
Миссис Уэстербек обиженно сникает.
— Хотя, лучше, наверное, открыть. Она тут же выпрямляется.
— Отлично, — говорит она и торжественно распахивает шторы от центра к краю окна. Гид улыбается, разделяя ее маленькую радость.