Ябеда
Шрифт:
Он разворачивается к пруду. Я иду следом.
Мы садимся на замшелую скамью и представляем себе уток, представляем резвящихся детей, представляем прошлое, будущее.
— Все это будет в моей книге.
Не слушаю — не могу слушать. Мысленным взором я вижу, как встаю и удираю, сбегаю в другой город, в другую страну, на другой континент. И как до конца своих дней живу, постоянно оглядываясь.
— В восьмидесятых годах полиция накрыла в детском доме Роклифф банду педофилов, — продолжает Эдам. — На протяжении многих лет детей систематически насиловали и убивали.
Эдам достает сигарету, крутит в пальцах.
— Думаю, список умерших далеко не полон. Вернувшись в Англию, я пробовал говорить с местными властями, выходил даже на отставных полицейских, которые расследовали дело, но двери захлопывались у меня перед носом. Я даже задумался: кому можно верить?
Никому.
Он умолкает, хмурит лоб, быть может гадая, стоит ли ему доверять мне.
— Сюда я приехал, Фрэнки, чтобы узнать о судьбе своей сестры. Нас разлучили, когда она была совсем крошкой. Я ее почти не знал, но у меня есть ее свидетельство о рождении, и я вычислил детские дома, по которым она кочевала. Как и я, она со дня своего рождения то и дело попадала в чужие руки. — Эдам с усилием произносит: — Некоторым людям нельзя разрешать заводить детей.
Я касаюсь его плеча:
— Не терзай себя. Когда пытаешься изменить прошлое, невольно меняешь настоящее — и получаешь совсем не то будущее, которого ждал. Ты уверен, что хочешь этого?
Он поворачивается ко мне и смотрит в лицо.
— Отчего это, Франческа Джерард, мне все время кажется, что ты гораздо мудрее, чем прикидываешься?
В глазах у него стоят слезы, и я с трудом преодолеваю желание прижаться к человеку, которого волнует то же прошлое, что меня. Связь между нами тонка, но заполняет собой всю вселенную.
— Может, оттого, что я понимаю, каково это — терять близких. Ты ищи, и сестра обязательно найдется. Если не в этой жизни, то в твоем сердце. — Теперь это мое единственное утешение, и я могу поделиться им с Эдамом, не разоблачив себя.
— Но я точно знаю, где она. — Эдам лезет в карман за зажигалкой, он затягивается, огонек дрожит. — Она умерла.
Я открываю рот для обычных в таких случаях слов, но не издаю ни звука. Нагнувшись, срываю сухую головку чертополоха, выигрывая минуты, чтобы подумать, прежде чем заполнить паузу.
— Я думала, ты не куришь.
— А я и не курю, — угрюмо отзывается он, выдыхает дым и кривит губы. — Хочешь, признаюсь?
Я киваю.
— Ты единственная, кому я рассказал про сестру. Ни одна живая душа не догадывается, что она у меня была. Даже Клаудия. — Он снова глубоко затягивается, с кончика сигареты падает пепел.
Мне безумно жаль его.
— Как ее звали?
— Элизабет. Но я всегда звал ее Бетси. — Он тщательно вдавливает недокуренную сигарету в мокрую траву.
Компьютер был свободен. В учительской никого, только уборщица, таская за собой пылесос,
— Что, нравятся мои наушники? — прокричала она, подмигивая мне и гордо усмехаясь. Музыка была слышна даже с другого конца комнаты. — Внучка дала!
Я повернулась к компьютеру. Да-а, время не стоит на месте, технологии идут вперед, передавать информацию все проще и проще. А между тем человечество тратит гораздо меньше времени на разговоры лицом к лицу — мы так близко и все же на расстоянии световых лет друг от друга. Припомнились эсэмэски, которые я, бывало, получала и сама отправляла и которых мне сейчас так не хватало. Ты где? Купишь хлеба? Что приготовить на ужин? Люблю, целую.
Как учил Эдам, я вошла в систему для сотрудников и подключилась к Интернету. Заходить в «Afterlife» я уже умела. Очутившись в том, другом, мире, я обнаружила два уведомления.
Джозефина Кеннеди приняла ваше приглашение. У вас одно новое сообщение.
Сердце подпрыгнуло: она прочла! Удивилась, наверное: что это за подружка из начальной школы под ником Химера_28? Два щелчка — и я уже читала сообщение от Королевы сцены Джо-джо.
— Королева сцены, — шептала я, дожидаясь, пока загрузится страница. Я слышала ее голос, видела, как пухлые губы выговаривают эти слова.
— привет, Химера, сп. за приглашение в друзья, а я тебя знаю? не вижу твоего наст. имени. джо-джо.
— Джо-джо, — повторила я. И еще раз, и еще.
Уборщица сунула щетку пылесоса под мой стул, я приподняла ноги. Подпевая плееру, уборщица поковыляла дальше, а я лихорадочно заелозила курсором по многочисленным иконкам и кнопкам, пытаясь разобраться, что к чему, — игра оказалась непростой. На саму игру мне было плевать, я хотела быть рядом с Джозефиной Кеннеди.
«Список друзей», — прочитала я и щелкнула мышкой.
Появилось одно-единственное имя с маленьким портретиком Королевы сцены Джо-джо и ее личными данными. Всего несколько слов. Ага, вдобавок к нику она сообщает свое настоящее имя, а я, как выяснилось, выбрала анонимность.
Я задумалась, перебрала подходящие имена; припомнила ребят из начальной школы, пакеты с завтраками и расцарапанные коленки, белые гольфы и книжки для чтения. Прокрутила в памяти домашние задания, дружбу до гробовой доски и ссоры, контрольные и уроки музыки, балетные тапочки и карнавальные костюмы. Пересчитала всех до единого плюшевых зверей на подоконнике и перечислила все книжки с картинками на полке.
Аманда Уэндсворт, вот кто, сказала я себе, воскрешая в памяти образ маленькой девочки с гладкими каштановыми волосами. Она со всеми дружила, но потом куда-то переехала. Убедившись, что под таким именем никто еще не регистрировался, я внесла новые личные данные в свою анкету и щелкнула на кнопке «показать настоящее имя». Будем надеяться, Джозефина поверит.
Мне пришло новое уведомление. В правом нижнем углу экрана замигала зеленая иконка в виде человечка. Я навела курсор, всплыл ярлычок: «У вас в сети один друг».