Яблоки из чужого рая

Берсенева Анна

Когда Константин бывал в отъезде, Наталья жила в его квартире при Ваське, но, как только он возвращался в Москву, она тут же перебиралась обратно к матери и братьям. Для удобства межквартирного сообщения на кухне была сделана дверь, но ключ от нее Наталья своим родственникам не давала. Она вообще свято соблюдала требование Константина о том, чтобы ни мамаши, ни братьев в его доме не было. Во всяком случае, он ни разу не заметил, чтобы в его отсутствие здесь произошли какие-нибудь изменения, которые непременно произошли бы от Тониных грубых и вороватых рук.

Поэтому, когда однажды поздним вечером, почти

ночью, сидя в своем кабинете – прежде это была Асина комната, – он услышал на кухне шорох, а через минуту увидел Наталью, то воспринял это с некоторым удивлением.

– Забыла что-нибудь? – спросил он.

И тут только заметил, что она стоит босая, в одной ночной рубашке, растрепанная, и что ее бесцветные глаза округлены так, словно вот-вот выскочат из глазниц.

– Константин Палыч, – задыхаясь, выговорила она, – обыск у нас…

Это известие не слишком его удивило. Тоня с детьми промышляла мелкой спекуляцией еще в те времена, когда за это расстреливали. Правда, теперь была объявлена новая экономическая политика, и, кажется, Акуловы промышляли уже вполне легальной мелкой торговлей. Но кто их знает?

– Что ищут? – спросил Константин. – И кто ищет?

– Милиция… – с ужасом произнесла Наталья. И вдруг упала на колени, вцепилась руками себе в волосы, поползла к нему и шепотом завыла: – Константин Палыч, заставьте Богу за вас молиться, спасите меня, ноги вам буду мыть и воду ту пить, спасите!..

– Совсем одурела? – поморщился он. – Какую воду? Встань и объясни по-людски, что случилось.

Но Наталья не встала, а, наоборот, распростерлась перед ним на ковре и стала биться головой об пол. От этого зрелища его чуть наизнанку не вывернуло.

– Если сейчас же не встанешь, сам тебя обратно отведу, – жестко сказал он. – Давай приходи в сознание, да поживее! И говори, что вы там натворили.

– Да разве это я натворила?! – оторвав голову от пола, горячо произнесла Наталья. – Да я ж целыми днями при вас с Васей, на мне ж хозяйство, разве у меня есть время с ними-то?.. Они человека убили, Константин Палыч, – наконец сообщила она. – Да не одного…

Из ее рассказа, то и дело прерываемого клятвами в том, что сама она ни сном ни духом, вот как на духу, – Константин узнал, что Колька со Степкой давно уже промышляют уличными грабежами. Один раз братья подозревали, что человек, которого они пырнули ножом, умер, второй раз они знали это уже наверняка, а там пошло и поехало… Тоня с младшими сыновьями продавала награбленное на Сухаревке. Именно там мальчишки и попались сегодня милиции. То есть это только сейчас, когда в квартиру пришли с обыском, стало понятно, что они именно попались, а не просто заигрались где-нибудь в очко.

– Бог меня спас, Константин Палыч, что я в кухню вышла воды попить, когда милицейские-то ворвались, – всхлипывала, по-прежнему стоя на коленях, Наталья. – Я как услышала, про что они мамку спрашивают, так сюда и вышмыгнула и засов с этой стороны задвинула.

– Что же ты раньше молчала? – мрачно спросил Константин. – Ведь все же знала про их дела!

В том, что Наталья не участвовала ни в грабежах, ни в продаже награбленного, он был уверен. Ну, или почти уверен. И даже не потому, что она посвящала все свое время ведению хозяйства, а потому, что она была страшно труслива и панически боялась потерять такое теплое

место, каким была работа у него. Однако сознание того, что в квартиру, где жил его сын, в любую минуту могли проникнуть бандиты – для этого надо было всего-навсего подобрать ключ к кухонной двери, – нисколько его не порадовало.

– Так ведь родная кровь, – заныла Наталья. – Родную-то кровь как не пожалеть?

– Кому-нибудь другому это расскажешь, – оборвал ее Константин. – Родную кровь она пожалела! Трусливая ты просто, Наталья. Трусливая дура.

– Дура, ой, какая дура! – охотно согласилась она и снова заголосила: – Спасите, Константин Палыч, за что ж мне пропадать-то?! Ведь расстреляют их всех, а меня, ежели и не расстреляют, так до смерти забьют, да еще и… Там же что с бабами делают, хоть на Лубянке, хоть в милиции, будто вы не знаете!

Он смотрел на простоволосую девушку в ночной рубашке и чувствовал, как почти забытой болью схватывается сердце. Как странно, как отвратительно повторилось это вдруг в его жизни – девушка в ночной рубашке, и ее слезы, и ее отчаянные просьбы!..

– Замолчи, – бледнея, приказал Константин. – Да встань ты наконец – не в церкви! И делай, что я скажу. Ляжешь в мою кровать, одеялом накроешься, и чтобы звука от тебя не было слышно. Если прямо сейчас сюда придут, сделаешь вид, что ты спросонья. Рот закрой, – сердито велел он. – Я скажу, что ты моя фактическая жена. Растишь моего сына. С родственниками находишься в классовом конфликте. А ты все это подтвердишь. Поняла?

Наталья согласно закивала и стала хватать его за руку, пытаясь эту руку поцеловать.

– Я вам отслужу, за все отслужу! – приговаривала она.

Константин выдернул руку и сам отвел ее в свою кровать, потому что она совершенно ничего не соображала.

Правда, когда час спустя в самом деле пришли два милиционера, производившие обыск в Тониной квартире, Наталья разговаривала и вела себя так, что даже самый опытный опер не уличил бы ее во лжи. Константин даже удивился: он не подозревал в ней таких актерских способностей. Да и какие способности он мог в ней подозревать – он вообще никогда о ней не думал…

Остаток ночи после ухода милиционеров она провела в Васькиной комнате. И только три ночи спустя легла в его постель снова. Просто пришла и легла, не спрашивая, хочет ли он этого, ожидает ли такой платы за спасение ее жизни…

Никакой платы он от нее не ожидал, но и из постели своей тоже не выгнал. Ее тело было такой же малостью, как выстиранное ею белье. Чистое белье, конечно, вещь нужная, но ведь его может выстирать любая… Что ж, если хочет, то пусть это будет она. Стирала она хорошо и так же хорошо управлялась в кровати, ловко подставляя ему свое крепкое молодое тело.

А главное, после этого он засыпал без снотворного и без сновидений.

Константин стоял посреди комнаты и думал, встретится ли когда-нибудь с Асей. То есть он знал, что в этой жизни никогда с нею не встретится, но, может быть, все-таки есть и другая жизнь?

Он не считал себя верующим и не ходил в церковь, да и странно было бы, если бы он вдруг стал туда ходить. Но то, что жизнь управляется какими-то иными законами, чем предполагает человек, – это Константин чувствовал, несмотря на всю свою безупречную службу при советской власти.