Яблоневый сад
Шрифт:
Как вы поняли, мама все же сбежала из отчего дома в наш яблоневый сад в один из майских вечеров 1940 года. Убежала наперекор матери, убежала, чтобы успеть подарить папе – дочку, а деду моему – внучку. Чтобы продолжалась родовая линия Абикена на земле, через меня, моих детей, внуков и правнуков. Его внуков и правнуков.
А что бы было, если бы маленькая Панар побоялась ослушаться маму и не сбежала тогда из дома? Даже трудно представить… Прожили они вместе всего три
Я, дорогой читатель, очень люблю яблоки, это то, что у меня осталось от моих молодых родителей. Яблоки, яблоки, яблоки… Сколько я их переела, начиная с самого детства! Самых разных – незрелых зеленых, спелых сорта «апорт». Даже в Уральск мама присылала мне яблоки в деревянных ящичках, запечатанных советским сургучом. Я и яблоки – это одно целое, яблоки – это дар, оставшийся мне в наследство от отчаянных родителей в то самое яблочное лето 1940 года…
Осенью папу забрали в знаменитое на всю страну Саратовское бронетанковое училище. Тогда в сентябре в училище было набрано 1600 будущих танкистов, среди них студент второго курса Казахского Горного института Абикен Умирбеков. Папа уехал в Саратов. Мама, получив диплом учителя, уехала в село Чемолган, учить тамошних детишек математике, оставив меня деду.
Мама теперь была далеко, жила где-то своей жизнью, в одиночестве дожидаясь возвращения папы с фронта. Уж когда он приедет, она точно сможет забрать меня у деда, и заживут они с Абикеном счастливо, растя маленькую дочурку. Уверена, мама так и думала. Сидела до наступления темноты в школе, проверяя тетрадки, а потом возвращалась в свой пустой домик, зажигала там керосиновую лампу и читала письма отца. Он писал ей, как ждет встречи, как скучает по ней, как мечтает увидеть дочку! Он утешал ее в письмах и просил держаться. Просил не забирать меня у деда. Скорее всего, так и было. Он всегда чувствовал деда, с детства. Они разговаривали сердцами. Отец точно знал, как болит дедово сердце по ночам, знал, что только я могла его утешить в те бесконечные ночи. И просил маму пока меня не забирать, дождаться его…
Конечно же, мой дорогой читатель, письма те я не читала, то ли они не сохранились, то ли где-то лежат и ждут своего часа. Никто мне эти письма так и не передал. Но я читаю письма, не дошедшие до меня, сердцем.
Отец не вернулся с войны, погиб смертью героя, сгорев в танке где-то под Борисовым. Дедушка затосковал от горя. Плакал целыми днями. Прошло четыре года с того самого яблочного лета, подарившего деду внучку, а моим молодым родителям – дочку. А все так поменялось… Наш дом погрузился в траур… Дед много плакал, бабушка ходила на цыпочках, чтобы не дай бог его разбудить в редкие минуты, когда он засыпал. Я слонялась по улице, не зная, куда себя деть. Былое веселье исчезло… Яблоневый сад тоже как будто бы поник, а деревья стали ниже… Или это я выросла…
Лето 1944 года было уже совсем другим. Не стало папы. Он погиб 29 июня, в первый месяц лета, а похоронка пришла только в конце августа. Мама, чья жизнь в какие-то 22 года была полностью разрушена и погребена под останками танка, в котором сгорел ее молодой красавец-муж, тоже «сгорала» на глазах у всех. Как она не сошла с ума, оставшись наедине со своим горем в чужом Чемолгане, где продолжала учить чужих детишек уму разуму? Как спасалась от двойной тоски – по погибшему Абикену и маленькой дочке, которую теперь уже дед не отдаст ей никогда. Она это знала. Забрать у него меня можно было только под дулом пистолета. Деда все боялись, а уж моя молоденькая мама – и подавно.
Я, повзрослев, еще долго не понимала, почему она так быстро вышла замуж после гибели отца? Только теперь понемногу осознаю, что так она, скорее всего, спасала себя от тоски и печали. Надо было жить дальше, без Абикена, без меня, без дедова яблоневого сада. Надо было вытаскивать себя буквально за волосы из смертельной воронки, в которую тогда засасывало всех вдоль и поперек.
Во втором браке мама родила много детей, рожала отчаянно в послевоенное трудное время почти каждый год-два, как будто бы пыталась заглушить ноющую боль в сердце, нося под ним почти 10 лет, начиная с 1946 года, своих детишек. И называла их под стать моему имени – Алтыншаш, Алтынсара, Алтынбек, Айманкуль, Айнакуль, Аршагуль… Так хотела, чтобы детей было много, чтобы никогда тоска тех страшных военных лет ее больше не накрывала душным черным «покрывалом».
Дед сам благословил сноху на второй брак. Да, мой читатель, Панар пришла к нему и спросила разрешения. Он тогда тоскливо сжал плечи, опустил голову, долго молчал. Потом заплакал и тихо сказал: «Живые должны жить, дочка. Будь счастлива! Только внучку не забирай… Это душа Абикена, мой ангел-хранитель».
Конец ознакомительного фрагмента.