Яд и мед материнской любви. Путь к изменениям непростых отношений между матерью и дочерью

Карлин Евгения Александровна

Проявление женщины в материнстве связано с ее личным опытом и отношениями с собственной матерью. Каждая мать в чем-то похожа на свою мать, иногда яростно противясь этому сходству и всеми силами стремясь его избежать. Но в чем-то она, конечно, иная. Даже если обнаруживаются схожие черты, человеческая уникальность строится не на них, не на отдельных личностных качествах, а на их сочетании и переплетении, дополненными пережитыми событиями, воспоминаниями, фантазиями, мечтами. В своей совокупности это создает неповторимый узор отдельной человеческой психики, одним из проявлений которой является то, как женщина раскрывается в материнстве. Оценивать такое проявление в терминах «хорошая» или «плохая» было бы недопустимым упрощением. И все-таки из раза в раз женщины задаются вопросом: хорошая ли я мать? На это можно ответить: иногда, чтобы быть достаточно хорошей матерью, можно просто быть чуть лучшей матерью, чем была ваша собственная.

Быть матерью биологически и быть матерью психологически – явления разные. Биологически стать матерью при желании (а иногда и вопреки желанию) может любая физически

здоровая женщина, стать матерью психологически способна не каждая, хотя и каждая мать оказывает на своего ребенка сильнейшее психологическое влияние. Мы жаждем видеть в наших биологических матерях благостную мать – любящую, добрую, поддерживающую, взрослую, опытную, то есть позитивный архетипический срез, о котором мы говорили в предыдущей главе, а Тень матери (обратную сторону архетипа), выражаясь словами Юнга, стремимся отправить к чертовой бабушке. И это понятно, ведь пока мы – дети, мы остаемся крайне зависимыми от наших матерей. И отчасти ради собственной безопасности, а отчасти из любви к ним мы нуждаемся и хотим, чтобы они были доброжелательными и счастливыми. Мы желаем им и себе рядом с ними всего самого лучшего, а потому обращаемся: «Мамочка, будь благостной!» Мы ожидаем, что наши матери будут проявлять психологическую зрелость (ведь они же родители), но в действительности часто прозябаем годы в тщетных ожиданиях взрослых поступков от психологически незрелых людей. Ведь женщины, ставшие матерями, в первую очередь остаются людьми, часто эмоционально незрелыми и травмированными, не отделившимися от собственных родителей, не научившимися брать на себя ответственность, заботиться о себе, иногда имеющими психические расстройства и не умеющими адаптироваться в обществе. И все, что они способны дать, – это собственную боль и искаженную картину мира. Это не значит, что они не должны давать жизнь другому человеку – не нам решать. Это значит, что большое количество женщин не то чтобы не хотят быть хорошими матерями своим детям, они не могут ими быть. Но ценность дара жизни как вариации самых разных возможностей априори высока (или даже бесценна), и в этом смысле, какой бы ни являлась мать, именно через нее мы имеем возможность обрести этот дар – жить.

Биологическая мать – женщина, зачавшая, выносившая и родившая ребенка.

Психологическая мать – женщина, опекающая ребенка и берущая на себя ответственность и заботу о нем; помогающая ему физически, эмоционально и интеллектуально развиваться; в необходимой мере удовлетворяющая его физические и психологические потребности.

При этом то или иное психологическое влияние на ребенка оказывает любая мать. Даже отсутствующая в реальной жизни мать всегда присутствует в психическом/психологическом пространстве. Даже если физически мать отсутствует – отношения с ней существуют. И основная психотерапевтическая задача для взрослой женщины – налаживать отношения с матерью, живущей в собственной психике, а не отношения с реальной матерью, которые в силу разных причин далеко не всегда можно изменить.

Хотелось бы отметить и еще один момент. Когда мы ставим вопрос о том, является ли биологическая мать матерью психологической, то правомерно внести важное уточнение: в чьих глазах? Является ли алкогольно-зависимая отвергающая мать психологической матерью: а) в собственных глазах? б) в глазах родственников? в) в глазах психотерапевта? д) в глазах самого ребенка, а потом взрослого человека? И если в трех первых случаях ответ может быть отрицательным: нет, не является, то в глазах ее ребенка этот ответ положительный: да, является.

В предыдущей главе мы говорили о том, что в разных культурах существуют разные взгляды на материнство и особенности взаимодействия матери с ребенком. Социальные нормы материнства оказывают влияние на то, как отдельная женщина ведет себя со своим сыном или дочерью. Так, еще несколько десятилетий назад в западном мире матери в основном придерживались строгого режима в уходе за малышом. Кормление, сон, прогулки проходили по расписанию, а правильность наличия режима не подвергалась сомнению. Во многих странах детей рано разлучали с матерью, в том числе на какое-то время забирали от нее сразу после родов, впоследствии отдавали в ясли, круглосуточные сады, школы-интернаты. Позже специалисты стали говорить о негативном опыте и психологических травмах, которым в этом случае подвергаются и мать, и ребенок. Гуманистические взгляды, набиравшие популярность, подчеркивали важность индивидуального подхода в воспитании, значимость эмоциональной связи между матерью и младенцем, которая в случае разлуки может нарушаться, травмируя психику (далее в книге я также привожу примеры результатов исследований).

Сегодня на прилавках книжных магазинов вы обнаружите принципиально иную литературу и в другом объеме, чем могла найти ваша мама или бабушка (если у бабушки в принципе был доступ к какой-либо информации о детском развитии). В XXI веке, располагая изобилием информации, включая данные многочисленных исследований и контрастно другие социальные возможности, мужчины и женщины обнаруживают множество «непростительных ошибок», которые совершали их родители. Но посмотрим реалистично: ваши родители имели иной личный опыт, формировались и жили в другое время, часто сами выходили из сложных и деструктивных семей, переживали страшные исторические события и да, иногда делали неверные выборы. Но крайне редко эти выборы осуществлялись ими осознанно с целью причинить зло и навредить именно вам. Они совершали неправильные поступки, которые тогда им таковыми не казались и пагубность которых они могли осознать спустя годы или могут не осознавать до сих пор. Их отношение к прошлому поменялось или не поменялось. Они признали свою неправоту или нет. Но, по правде говоря, в действительности это мало что меняет. Прошлое прошло. Его нет. И если вы читаете эту книгу – значит вы выжили, значит, вы пережили свое детство и, будучи биологически взрослыми, имеете множество возможностей жить так, как хотите. Вы можете действовать по-другому, чем действовала ваша мама, относиться к себе иначе, чем относилась она, разрешать себе то, что она не разрешала, говорить «нет» тому, чему она не умела сказать «нет». У вас есть возможность оставить претензии или предъявлять их, закопать их поглубже или закопаться в них. У вас есть возможность пересмотреть свое детство, что-то оставить, что-то взять с собой, к чему-то изменить отношение и жить дальше в настоящем, а не в прошлом. У вас есть выбор, что делать со своим детским опытом, с расхождениями между вашей реальной матерью и идеальной, с возможными обидами и злостью на нее.

Значение привязанности

Одной верной модели воспитания не существует. Преобладающая и одобряемая модель в значительной степени – это культурно-социальный вопрос. Однако есть универсальный механизм, оказывающий влияние на отношения матери и ребенка, независимо от того, какие социальные нормы выдвигает общество к матерям, – это привязанность.

Привязанность – прочные эмоциональные связи, возникающие в результате длительных отношений между двумя людьми. Привязанность отличается от других эмоциональных связей тем, что она дает возможность чувствовать защищенность. Надежная привязанность удовлетворяет одну из главных психологических потребностей – потребность в безопасности и обеспечивает поддержку, особенно в стрессовых ситуациях.

Центральной идеей теории привязанности является представление о том, что значимый взрослый (заботящийся человек) должен присутствовать и быть доступным, чтобы ребенок мог к нему привязаться и как следствие чувствовать себя в безопасности и нормально развиваться. Прежде чем сосредоточить внимание на индивидуальных различиях в привязанности, проявляющихся в течение всей жизни, Джон Боулби, основоположник теории привязанности, сосредоточил внимание на эмоциональном состоянии детей, разлученных со своими матерями. Его ранняя работа продемонстрировала, что разлука продолжительностью всего неделю может негативно повлиять на качество отношений между матерью и ребенком (Bowlby, 1969). Позже проводились и другие исследования, показавшие такое влияние и более краткосрочных расставаний [9] . Например, в исследовании Говарда с коллегами было показано, что даже несколько часов для маленького ребенка могут оказаться критическими [10] .

9

Howard, et al., 2012; Kimberly, et al., 2012.

10

Howard, et al., 2012.

Согласно теории привязанности, надежная привязанность является результатом оценки ребенком доступности объекта привязанности, которым чаще всего выступает мать. Доступность означает, что значимый взрослый доступен ребенку физически. Боулби назвал отсутствие доступа разделением или утратой, в зависимости от того, была ли разлука временной или постоянной [11] . В то время как Боулби подчеркивал важность физической доступности матери, Мэри Эйнсворт обратила внимание на два других аспекта, важных для привязанности младенца. Во-первых, у ребенка должна развиться уверенность в том, что также доступно и общение с матерью. Во-вторых, что мама ответит, если к ней обратиться за помощью. По мере взросления дети с надежной привязанностью – те, у которых сформирована уверенность в доступности матери, – лучше переносят физическую разлуку с ней, потому что доверяют, знают, что она вернется, ожидая воссоединения [12] .

11

Bowlby, 1973.

12

Ainsworth, 1990; Kobak & Madsen, 2008.

И все-таки физическая близость матери по-прежнему считается главным показателем ее доступности. Матери, покинувшие домашнюю среду, даже если они доступны по телефону, воспринимаются как недоступные. По мнению исследователей, независимо от причины, разлука с матерью обычно связана с младенческим дистрессом и чувством утраты, которые часто проявляются в поведении ребенка на дальнейших этапах развития [13] .

Присутствие матери особенно важно в первые два года жизни из-за невозможности понимания ребенком причин ее отсутствия и сроков возвращения. Ребенок не воспринимает перспективу будущего, а потому разлука с объектом привязанности подобна вечности. К третьему или четвертому году жизни ребенок начинает понимать, что у его матери есть собственные планы и желания, и их отношения постепенно перерастают в «целенаправленное партнерство» [14] . Преимущественная доступность общения ребенка с матерью позволяет ему ощутить надежность связи и безопасность, несмотря на кратковременное расставание. В результате тревога разлуки обычно заметно снижается [15] , хотя, конечно, ребенок может выражать нежелание расставаться и капризничать.

13

Bowlby, 1969, 1973; Kobak & Madsen, 2008.

14

Bowlby, 1969.

15

Kobak, et al., 2006; Kobak & Madsen, 2008.