Яд-шоколад
Шрифт:
— От меня что тебе нужно?
Гущин укрылся бумажным носовым платком, точно чадрой — одни глаза несчастные, мутные от простуды, и громко, трубно на весь кабинет высморкался.
— Мне нужно ваше принципиальное согласие, что я могу работать с этой семьей и буду иметь допуск к делу в спецархиве и ко всем материалам ОРД.
— Ты собираешься делать публикацию о деле Шадрина?!
— Да не для прессы, а для нашего ведомственного журнала. И не о самом Шадрине. О его семье. Мне нужен адрес. Их новый адрес и их новая фамилия. А это знают лишь трое — начальник МУРа, начальник нашего Главка и вы, Федор Матвеевич.
Полковник Гущин швырнул скомканный носовой платок в мусорную корзину.
— Шадрин сидит в психиатрической больнице специального типа, — сказал он. — Его не судили.
— Я знаю об этом.
— За три недели — четыре жертвы! Но его не наказали. Его лечат… его там лечат… этого сукиного сына, этого подонка!
— Федор Матвеевич…
— Скажи мне, ответь, кто тебя надоумил писать об этом деле?
Катя вздохнула, выпрямилась в кожаном кресле. А вот с этим все сложно, дорогой мой коллега, шумный громкий Федор Матвеевич… Как бы вам все это получше объяснить, чтобы вы поняли и помогли, а?
С тех самых пор, когда в сердце полковника Гущина при одном памятном и трагичном задержании попала пуля… в сердце, правда, прикрытое бронежилетом, но все равно — ведь это… сердце, он изменился. Катя, находившаяся рядом с ним на том памятном задержании, отметила это — Гущин изменился. Например, он вдруг признал наличие у него второй неофициальной семьи и побочного взрослого сына (это после двадцати пяти лет безупречного брака!). И он стал чрезвычайно благоволить к ведомственной прессе, хотя в прошлом гнал всю эту ведомственную полицейскую прессу от себя взашей.
Катя отмечала — они с шефом криминальной полиции не просто коллеги. Они подружились! Кто бы мог предположить, что толстый лысый циничный суровый профи — шеф полиции способен на дружбу с криминальным обозревателем Пресс-центра! Но Катя радовалась как дитя и пользовалась плодами этой дружбы беззастенчиво и чуть ли не нагло.
Если что-то интересное случалось в области по части криминала… убийство или еще какое-то громкое необычное дело, она больше не сбивалась с ног в поисках крох информации. А шла прямо в приемную полковника Гущина. Порой он сам обращался к ней за помощью, и она исполняла его поручения. И они так работали, помогая друг другу по целому ряду дел.
Отчего же сейчас Гущин упрям как осел? Почему не желает допускать ее к делу Шадрина? Зачем все эти вопросы: кто тебя надоумил об этом писать…
Кто-кто… конь в пальто… Это не сказка, это присказка бывшего мужа Вадима Кравченко, именуемого на домашнем жаргоне Драгоценным. Муж, теперь уже окончательно бывший… хотя он так до сих пор и не дал (не дал, представляете!!) ей, Кате, официального развода, вот уже несколько лет жил постоянно за границей.
Его работодатель, старый и хворый олигарх Чугунов, при котором Вадим Кравченко состоял начальником службы личной охраны, давно уже собирался ложиться в гроб по причине своих многочисленных болезней. Но западная и тибетская медицины, канадские шаманы и филиппинские целители, монахи из монастыря Шао-Линь и индийский гуру Баба сотворили с Чугуновым настоящее чудо. Теперь он помирать не собирался. Он схоронил жену и старую любовницу и вместе с Кравченко, которого уже официально во всех письмах, во всех документах, беседах с адвокатами именовал не иначе как «сынок», «мой сын», в свой семьдесят седьмой день рождения сиганул из самолета с парашютом.
Он был бездетен, этот старый Чугунов. А Кравченко, который в начале своей службы в качестве личного телохранителя открыто насмехался над своим неотесанным боссом, с годами все больше… все крепче, все сильнее привязывался к нему, прикипал душой, особенно когда старик тяжело болел, особенно после тех двух операций на сердце… Кравченко тогда не отходил от постели шефа, и тот со всей силой, оставшейся в хвором дряхлом теле, сжимал его руку.
— Не уходи… сынок… ты только не уходи… я умру скоро, но ты не уходи, не бросай меня…
Когда двое таких разных мужчин — пожилой и молодой — становятся другу другу необходимы как воздух… Катя думала об этом не раз, об этой странной причудливой метаморфозе отношений работодателя и наемника. Когда двое мужчин — пожилой и молодой — становятся друг другу родными, как старый больной отец и сын, что не дал, не позволил отцу умереть.
Порой Катя думала очень зло обо всем этом — что Драгоценный променял ее на своего работодателя Чугунова и жизнь с ним за границей из-за денег. У старика олигарха ведь огромное состояние…
Но нет. Там все гораздо сильнее, глубже. Чугунов не умер только благодаря тому, что Драгоценный не дал ему умереть, выходил его (конечно, конечно, старика лечили в лучших европейских клиниках, но Драгоценный это организовал). Он находился постоянно рядом. В одной палате на расстоянии вытянутой руки, чтобы всегда можно было прийти на помощь, когда смерть…
Когда смерть совсем близко.
Мой старый больной отец…
Сынок… Мой единственный любимый сын…
Да, там все гораздо сильнее между ними, у них. И Катя думала об этом часто с огромной печалью. Ей нет там места. Она лишняя. Хотя муж Драгоценный так до сих пор и не дал ей развода из своего заграничного далека.
Вместо развода — деньги, регулярно поступавшие от него ей на банковскую карту. И она эти деньги брала.
Если уж совсем честно, то это ведь она изменила Драгоценному первой, хотя и эта рана, этот шрам давно уже в прошлом.
Так вот, о прыжке с парашютом. Эти два идиота — старый и молодой — сиганули вместе! Кате об этом подвиге рассказывал красочно, взахлеб друг детства Драгоценного Сергей Мещерский. Он сравнивал двух идиотов — старого и молодого — с троянским Энеем и его хворым отцом. Ну вы, дорогой читатель, помните, как герой Эней уносит на закорках из оплавленной пожаром Трои самое для него дорогое — дряхлого немощного отца, при этом безвозвратно теряя жену.
Так и здесь — перед прыжком с парашютом — старого Чугунова приторочили к здоровяку Кравченко как вьюк, и они прыгнули вместе.
Парашют раскрылся, и они летели над каким-то вулканом, над водопадом где-то на Гавайях. Над джунглями.
Они приземлились — старый Чугунов благополучно, а вот здоровяк Драгоценный сломал себе обе лодыжки. И очутился в лучшей клинике на Гавайях.
Оттуда он и позвонил Кате по сотовому. Впервые за много месяцев молчания.
Катя сейчас в кабинете полковника Гущина вспоминала этот разговор. Ах, Федор Матвеевич, что вы спрашиваете, кто надоумил… никто… конь в пальто. С этого краткого разговора все началось… Такая тоска на сердце.